Чарльз Буковски - Записки старого козла

— ладно, забудем.

мы снова занялись каждый своим пивом.

— я всегда читаю твою колонку, когда останавливаюсь на ночлег, и думаю, что ты великий писатель.

— спасибо…

— я тоже пробовал писать, но ничего у меня не вышло, пыжился, пыжился, но так ничего и не вымучил, не приходит.

— а сколько тебе лет?

— двадцать один.

— время еще есть, может, еще и придет.

он посидел немного, видимо, обдумывал перспективу стать писателем, затем полез в задний карман брюк.

— вот что мне дали, чтобы я держал язык за зубами.

он вытащил кожаный бумажник.

— кто?

— я видел, как двое парней замочили третьего, и, чтобы я помалкивал, они мне отдали его бумажник.

— зачем они его грохнули?

— у него был бумажник, а там семь баксов.

— как они его убили?

— камнем, он пил вино, а когда совсем упился, они размозжили ему башку булыжником и забрали бумажник, я все видел.

— а что они с трупом сделали?

— когда поутру поезд остановился заправиться водой, они отнесли его к этому сходу, где скот выгоняют, выбросили в траву и забрались обратно в вагон.

— мгу, — промычал я.

— копы часто находят такие трупы — рваная одежда, испитая физиономия — не подлежит идентификации — еще один неизвестный бродяга, никому это не интересно.

так мы проболтали еще несколько часов — ничего примечательного, потом разговор иссяк, мы замолчали и просто сидели и думали каждый о своем.

наконец Рыжий поднялся.

— ладно, мужик, кажется, мне пора сваливать, хорошая была ночка.

поднялся и я.

— да, действительно, Рыжий.

— ну, еще увидимся, бля.

— как нехуй делать, Рыжий.

возникла пауза, кажется, он колебался, уходить или не уходить.

— до встречи, пацан.

— пока, Буковски.

я видел, как он прошел мимо кустов, свернул к Норманди, в сторону Вермонта, где у него была комнатуха, оплаченная еще дня на три-четыре, наконец его фигура скрылась в темноте, и остался лишь лунный блеск, я закрыл дверь, откупорил последнюю бутылочку пива, выключил свет и завалился в кровать, стянув с себя одежду, я лежал в темноте и представлял себе армию бродяг, блуждающих по путям, выбирающих вагоны и маршрут следования — в поисках лучших городов, лучшего времени, лучшей любви, лучшей удачи, чего-нибудь лучшего, они никогда не найдут этого и никогда не оставят своего поиска.

затем я уснул.

его звали Генри Беккет, и дело было утром понедельника, он только что проснулся и теперь смотрел в окно на женщину в экстремально короткой юбке, «а меня это уже почти не волнует, — подумал Беккет. — и это скверно, женщина должна что-нибудь надеть, иначе с нее будет нечего снять, голое мясо всего лишь голое мясо».

в трусах он отправился в ванную бриться, но когда взглянул в зеркало, то обнаружил, что его лицо стало золотистого цвета, да еще в зеленый горошек. Беккет зажмурился и, снова открыв глаза, выронил помазок, отражение оставалось золотистым в зеленый горошек, стены зашатались. Генри, придерживаясь за раковину, вышел из ванной, кое-как добрался до спальни и рухнул на кровать лицом вниз, его сознание лихорадило, поднялась тошнота, он пролежал без движения минут пять, затем поднялся, вернулся в ванную и встал перед зеркалом: золотистая физиономия в зеленый горошек, ярко-зеленые пятна на ярко-желтой коже.

он покинул ванную и подошел к телефону.

— алло, это Генри Беккет. я не смогу сегодня выйти, я болен, что? ужасное расстройство желудка, просто кошмарное.

он повесил трубку и снова посетил ванную — бесполезно — все без изменений, пустив воду в ванну, он вернулся к телефону и позвонил в поликлинику, сестра сказала, что может записать его на прием в следующую среду.

— послушайте, — закричал он в трубку, — это критический случай! я должен показаться доктору немедленно! вопрос жизни и смерти! я не могу вам сказать, нет, не могу, но, пожалуйста, запишите меня на сегодня! умоляю!

ему назначили на три тридцать.

он разделся и забрался в ванну, теперь выяснилось, что все его тело постигла та же участь — оно стало совершенно все золотистое и в зеленый горошек: и живот, и спина, и мошонка, и пенис, и ничем это не смывалось — ни мылом, ни шампунем. Генри вылез из ванной, вытерся и стал одеваться.

зазвонил телефон, оказалось, Глория — его подружка, они работали вместе.

— Глория, не могу я сказать тебе, что случилось! это так ужасно… да нет, не сифилис, это хуже, ну не могу я тебе объяснить, ты просто не поверишь.

Глория пообещала прийти в свой обеденный перерыв.

— пожалуйста, не надо, детка, иначе я покончу с собой.

— тогда я приду прямо сейчас! — закричала она.

— прошу, умоляю, не надо…

она дала отбой. Генри постоял, таращась на телефон, затем повесил трубку и снова сунулся в ванную — без изменений, тогда он вернулся в спальню и лег на кровать, он лежал и смотрел в потолок, покрытый паутиной трещин, странно, ведь он впервые заметил эти трещины на своем потолке, и выглядели они приветливо, элегантно и даже обаятельно, до его слуха доносился уличный шум: щебет птиц, голоса людей — какая-то женщина уговаривала своего ребенка: «ну, иди быстрее, пожалуйста», и периодически жужжал самолет.

задребезжал дверной звонок. Беккет выскочил в переднюю комнату и, приоткрыв штору, выглянул наружу — это пришла Глория, на ней были белая блузка и голубая летняя юбочка, такой привлекательной он ее давно не видел, рыжеватая блондинка в самом соку, правда, нос слегка толстоват и портит первое впечатление, но со временем и он становится милым. Генри замер, он слышал, как тикает его сердце, словно пусковой механизм бомбы в пустом шкафу; казалось, все его внутренности удалили и осталось одно лишь сердце — гулкая пустота образовалась внутри, огромная пустота.

— я не могу тебя впустить, Глория!

— открой дверь, к чертовой матери, ты, недоумок!

она металась у окна, пытаясь заглянуть сквозь шторы внутрь.

— Глория, ты не понимаешь…

— я сказала, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!

— ладно, — закричал он в ответ, — черт с тобой, сейчас!

пот бежал у него с головы, заливая уши, шею, глаза.

Генри подошел к двери и резко отворил ее.

— боже! — вскрикнула Глория, закрывая рот рукой.

— я говорил тебе, пытался остановить, я предупреждал!

Генри отошел в глубь комнаты. Глория прикрыла дверь и последовала за ним.

— что это?

— не знаю, черт, понятия не имею, не прикасайся ко мне, вдруг это заразно.

— бедный Генри, мой несчастный мальчик… она продолжала следовать за ним. Генри, отступая, споткнулся о мусорную корзину.

— о черт! я же сказал тебе: не приближайся.

— ну почему, ты даже стал красивее!

— КРАСИВЕЕ?! — завопил Генри. — НО Я НЕ МОГУ ПРОДАВАТЬ СТРАХОВЫЕ ПОЛИСЫ В ТАКОМ ВИДЕ, ЭТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ?!

и вдруг они оба засмеялись, но потом он опустился на кушетку и заплакал, обхватив свою золотистую в зеленый горошек голову руками, он горько рыдал, причитая: