Сергей Саканский - Автостопом по восьмидесятым. Яшины рассказы 12

То чувак, далеко не последний в экспедиции, фейсовал свою невинную жену.

Все это происходило именно тогда, пока я лежал неподалеку от пустой сорокалитровой фляги и думал о разных мучительных вещах: о завтрашнем розбухе, об Иисусе Христе и, конечно же – об Арабатской стрелке.

Как известно, основной вопрос философии заключается в том, что первично – материя или сознание? Основной же вопрос лично нашей жизни в том, может ли человек пройти Арабатскую стрелку, побухивая?

Разберемся. В чем суть нашей мечты? Главное в нашей мечте то, что мы должны идти по Арабатской стрелке, побухивая. С собой мы не будем ничего нести. В руках должны быть стаканы, иногда – Беломор, и больше ничего. Возможно, за спинами у нас будут легкие, почти не заметные рюкзачки, литра по три, но не более.

Вторым решением могут быть специальные аппараты, которые мы видели на Олипиаде-80. Там, по всем олимпийским объектам ходили какие-то молодые люди, похожие на космонавтов. За спинами у них висели баллоны, а из-под мышек торчал кран, откуда они и наливали желающим утолить жажду.

Наливали они, конечно, не бух и не пиво, а фанту. Но мы с Серегой, внимательно осмотрев эти аппараты, повертев чувака-космонавта так и сяк, поняли, что подобные аппараты могли бы нам пригодиться на Арабатской стрелке.

Вот, идешь себе по песчаной косе: одна рука свободна, в ней Беломор, когда куришь, или же просто – энергично жестикулируешь ладонью, оформляя беседу, ногой пинаешь всякие вынесенные морем бессмысленности, в другой руке стакан, а справа вода и слева тоже вода. Время от времени суешь руку со стаканом под мышку, мизинцем нажимаешь потайную кнопку, и в стакан тебе бух журчит. И вытаскиваешь ты из-под мышки уже полный стакан.

Когда же в баллонах бух кончается, то кто-то незаметно подходит сзади – ченчины, нами для этой миссии подписанные, или там – какие-нибудь чуваки-небухи, или, допустим, с вертолета шлангом нас заправляют, как истребителей. А мы идем, побухивая, мирно беседуя, как древние греки, и ничего нам не надо.

Серега сказал:

– Что в философском вопросе Арабатской стрелки главное?

И сам себе ответил:

– Главное, это идти, да так, чтобы слева было Азовское море, а справа – Сиваш. Но так ли это важно, что Сиваш будет справа, а Азовское море – слева?

И снова сам ответил:

– Не так важно. Всё может быть и наоборот, если по Арабатской стрелке обратно идти. А зачем нам по Арабатской стрелке обратно идти, что от этого изменится?

И снова сам себе ответил, поскольку я ему ответить не мог, ибо уже давно Нина кричал:

– Ничего не изменится. Главное в нашем деле – это чтобы слева была вода и справа – тоже вода. Предлагаю. Будем ходить по Арабатской стрелке туда сюда, периодически возвращаясь на станцию Валок и закачивая заспинные фляги, и нам все время будет казаться, что мы по Арабатской стрелке идем.

Сказав так, Серега прокричал Нина и умер, и приснился ему очень странный сон. Снилось, что мы разбогатели от перепродажи всяких трусов и лифчиков, купили яхту, и вдоль Арабатской стрелки на яхте плывем. А по самой Арабатской стрелке тоже Серега с Яшей идут, и мы к тем, другим Сереге с Яшей, время от времени подплываем и бух им в баллоны шлангом закачиваем. И себя на яхте – тоже не забываем.

Впрочем, потом у Сереги стрём начался: снилось ему уже, что мы, не разбогатев от перепродажи всяких трусов, лифчиков и презервативов, на своей яхте плывем, а бупом на чьей-то чужой яхте едем.

Буп – это всего лишь частный случай буха, и ехать бупом отличается от ехать бухом лишь тем, что на бухе момент проникновения в транспортное средство в памяти не откладывается.

Рассказывают, что когда мы с Серегой в 1980-м году в Харьков из Тулы бухом приехали и на харьковском вокзале отслипились, бодун на нас напал знатный.

С этого грандиозного бодуна мы с большим трудом на улицу Свердлова выбрались и на первой свердловской точке до тех пор зависли, пока великий харьковский бодун нас не отпустил.

Размявшись местным пивом, мы приступили к осмотру достопримечательностей: вот тогда-то мы и обнаружили в Русском музее Мальчика в феске работы Борисова-Мусатова и изрядно над ним постеблись.

Делать в нам в Харькове было больше нечего, ведь это было задолго до того, как туда Еню Алини служить назначили, и прапорщика Шаталина пришла пора из армии провожать. Вот мы и решили спуститься дальше на юг.

Вернувшись на вокзал, мы увидели какой-то поезд, стоящий носом к югу. Поезд как раз трогался, и проводница загоняла пассажиров в вагон. В наших руках были две открытые бутылки пива, из которых мы мирно прихлебывали, заходя вместе с другими пассажирами в вагон. Так как у нас не было с собой никаких вещей, кроме двух бутылок пива, мы производили впечатление пассажиров, которые в этом поезде едут и пытаются в этот поезд войти, потому что он уже трогается.

Причем, я заметил, что на входе проводница о чем-то спросила Серегу, а он ей что-то ответил.

Когда мы образовались в тамбуре и стали, побухивая, курить свой Беломор, Серега сказал:

– Вот, вероятно, и вчера мы тоже так сделали, в Туле, только не знаем об этом, поскольку момент проникновения в поезд в нашей памяти не отложился. Давай тогда этот способ передвижения назовем бупом.

Я сказал:

– А почему бупом?

Серега сказал:

– А потому бупом, что когда проводница спросила меня, из какого мы вагона, мой рот был полон харьковского пива. Я честно хотел сказать, что мы из восьмого вагона, но, поскольку мой рот был харьковским пивом полон, у меня только и получилось, что:

– Буп, буп.

С тех пор мы и стали называть такой способ перемещения – бупом. Как я уже говорил, буп – это всего лишь разновидность буха, но можно трактовать и иначе: бух – это частный случай бупа. Иногда выходило, что один из нас ехал бухом, а другой – бупом, хотя оба мы и проникали в вагон одновременно. Чаще всего, мы, конечно, оба ехали бухом, ибо бух – это есть способ существования белковых тел вообще, независимо от скорости их передвижения, что мы с Серегой еще в школе, на уроке химии вывели.

Дальше:

Как мы в Евпаторию выступили

Как мы к Ене Алини в Евпаторию стремились