Ирвин Уэлш - Экстази

Он умер от обширного инфаркта еще до прибытия в больницу Св. Губбина.

Фредди Ройл с интересом осматривал тело, покоившееся на каталке больничного морга.

— О-о да, хорош, хорош! А-асобенно попка ничаво, как я погляжу… -Тут Фредди приготовился взглянуть поближе.

— Э-э, Фредди, — осторожно вступил Глен, — у нас тут новый патологоанатом, парень по имени Клементе, и он… ну, не совсем в курсе наших дел. Он сегодня дежурит и точно захочет повидать нашего приятеля, так что будь с

ним понежнее.

— Ка-анечна, я буду с тобой нежен и ласков, мой цветочек, — улыбнулся Фредди, подмигивая мертвецу. Затем, обращаясь к Глену, он сказал: — Слушай, будь другом, найди-ка для Фредди веревочку.

Глен с неохотой порылся в ящичке и вытащил спутанный комок бечевки. Пусть делает что хочет, подумал он. Сегодня Глен встречается с Ивонн. Сначала они пойдут в кино, потом в клуб. А на деньги от Фредди он купит ей что — нибудь хорошее. Духи. Дорогие духи, подумал он. Глен представил себе лицо Ивонн, когда он вручит их ей. Это будет его праздник.

Фредди взял пару веревочек и подвязал их к вялому пенису Армитаж-Уэлсби. Затем он вставил жестяную коробочку между ног покойника, укрепляя подвязанный пенис сверху.

— Подожди, вот увидишь, как наш красавец зашевелится, с таким-то стояком, вот тут мы и повеселимся вволю! — с улыбкой произнес Фредди.

Глен извинился и поскорей вышел в приемную.

Лоррейн много времени проводила у Ребекки. Она помогала ей в работе над рукописью. Вместе они ходили в Британский музей, в «картонный город» [прим.2] «картонный город» — Район, где живут бездомные, часто в картонных коробках. В Лондоне самый большой — в районе Ватерлоо. , по станциям подземки, где они видели матерей, просящих милостыню, поднимающих вверх своих исхудалых детишек.

— Я видела такое в Мехико лет десять тому назад, — вздыхала Ребекка, — и мне всегда казалось, что подобное не может происходить здесь, только не в Англии. Всегда смотришь в другую сторону и готов верить чему угодно, что все это не так, неправда; ты готов смотреть куда угодно, только не правде в глаза.

— Которая заключается в том, что у этих людей просто нет денег, чтобы прокормить своих детей, а правительство даже и не чешется, — усмехнулась Лоррейн, — а заботится лишь о том, чтобы богатые стали еще богаче.

Лоррейн бывает иногда такой жестокой, подумала Ребекка. Это плохо. Если ты позволяешь тем, кто тебя подавляет, озлобить себя, то ты проиграл, а они добились своего. Любовь не ограничивается творческим воображением. Именно так, любовь нужна людям, настоящая любовь. Любовь для всех, а не только на страницах книжки.

Такие мысли звучали в голове Ребекки, когда Лоррейн вернулась в свое сестринское общежитие. У нее тоже были свои поводы для беспокойства. Она уже целую вечность не говорила с Ивонн, избегая ее с той самой ночи в клубе. Ивонн теперь встречалась с этим парнем — Гленом и казалась совершенно счастливой. Вернувшись домой, Лоррейн услышала, что в комнате Ивонн играл хаус. Это была пленка Slam, которую Лоррейн подарила подруге уже тысячу лет назад.

Лоррейн собралась духом и постучала в дверь.

— Открыто, — ответила Ивонн. Она была одна.

— Приветик, — сказала Лоррейн.

— Привет, — ответила ей Ивонн.

— Слушай, Ивонн, — нерешительно начала Лоррейн, а затем быстро выпалила: — Я пришла извиниться за ту ночь в клубе. Глупо, конечно, но я была так накачена и в таких эмоциях, а ты была настолько охуение красива, и ты все-таки моя лучшая подруга, и еще единственный человек, кто меня не напрягает…

— Да-да, все хорошо, все нормально, но я не такая, понимаешь…

— Конечно, но, видишь, — рассмеялась Лоррейн, я сама не уверена, что я — лесбиянка. У меня просто период такой с мужиками… сама не понимаю… может, я и лесбиянка, черт знает, что у меня не в порядке! Когда я поцеловала тебя там, я вела себя, как большинство ребят ведут себя со мной… и это самое странное. Мне вроде как хотелось понять, что они ощущают. Мне хотелось почувствовать себя, как они. Мне хотелось захотеть тебя, но у меня не получилось. Мне кажется, если бы я была лесбо, мне было бы легче, я хотя бы знала что-то про себя. Но ты меня не возбуждала.

— Не знаю, радоваться мне или плакать, — улыбнулась Ивонн.

— Понимаешь, парни меня тоже не привлекают. Каждый раз, как я пробовала с кем-то, было сплошное разочарование. Никто меня так не может удовлетворить, как я сама… — Лоррейн прикрыла рот ладонью, — какая я глупая корова, да?

— Ты просто не нашла своего человека, Лоррейн. Неважно, кто это будет — парень или девчонка, главное — найти своего человека.

— Собственный опыт подсказывает, да?

— Ну да, — с улыбкой согласилась Ивонн, — хочешь, сходим вместе в клуб сегодня вечером, а?

— Не-а, хочу сделать паузу с таблетками, а то уже с головой не в порядке. Сначала кажется, что всех любишь, потом все вдруг перестают нравиться. Да и отходняки становятся все тяжелее.

— И правильно делаешь, ты свое за последние пару лет отъела. И, знаешь, хорошо еще отделалась, подружка. — Ивонн рассмеялась, затем поднялась и обняла Лоррейн. И этот жест значил для обеих девушек больше, чем они могли бы сказать друг другу словами.

Лоррейн вышла и задумалась о любви Ивонн и Глена. Нет, она не собиралась идти с ними в клуб. Когда двое любят друг друга, самое правильное — оставить их вдвоем. Особенно если ты сам не влюблен, а хочешь. Это смутит их. Может, им даже будет неприятно.

Ничто не могло остановить падения графа Денби. Слуги жаловались на беспорядок в доме, причиной которого было присутствие овцы Флосси, но тем не менее граф настаивал, чтобы ей прислуживала целая команда горничных, которая должна была содержать скотину в роскоши и довольстве и в особенности заботиться о том, чтобы шерсть ее была безукоризненно ухожена.

— Флосси, мой ангел! — говорил Денби, потираясь возбужденным членом о шерстку своей черномордой возлюбленной. — Ты спасла меня от пустой и никчемной жизни, уготовленной мне безвременной кончиной моей прекрасной супруги… ах, Флосси, прости, что я в твоем присутствии вспоминаю об этой божественной женщине. Как желал бы я, чтобы вы когда-нибудь встретились! Как прекрасна была бы эта встреча. Увы, быть этому не суждено, нас осталось лишь двое, моя драгоценная. Как же возбуждаешь и терзаешь ты меня! Я целиком во власти твоих чар… — Граф почувствовал, как член его проникает в овечку. — Какое блаженство…

Председатель правления Алан Свит ощутил то самое щемящее чувство, которого уже давно ждал. Кому-то суждено было принести плохую весть. С самого начала Свит невзлюбил молодого нахального Джеффри Клементса, нового патологоанатома. Теперь Клементе без стука зашел к нему в кабинет, сел в кресло и бросил на стол отпечатанную докладную. Позволив Свиту пробежать ее глазами, он твердым непреклонным тоном заговорил: