Алексей Ручий - Песни-Танцы

Многие наши кумиры умерли молодыми. Живи быстро, умри молодым – такой у них был девиз. Вот, например, условный Клуб 27. Двадцать семь - возраст, в котором сбежали с нашего корабля Джимми Хендрикс, Джим Моррисон и Курт Кобейн. В общем-то, серьезный возраст. С той лишь оговоркой, что эти парни ушли, будучи миллионерами. Мы же в свои годы бедны и никому неизвестны, а значит, умирать сейчас нам как-то не с руки.

- Почему ты спрашиваешь?

- Да просто так, не бери в голову. Вспомнилось что-то.

Когда жизнь идет немного не так, как ты ее себе представлял, - далеко не факт, что и смерть будет соответствовать твоим ожиданиям. Больше я не хочу умирать молодым.

Парк был большой и неухоженный. Извилистые тропинки засыпало палой листвой, разросшиеся кусты царапали нашу одежду сухими ветками. Мы шли, загребая ступнями кучи листвы и с размаху пиная ее вверх. Листья рассыпалась в разные стороны, словно праздничное конфетти, на земле оставались темные проплешины, из которых торчали древесные корни. В голове зазвучали чьи-то полузабытые строки:

а я шел и пинал ногами листья -

золотые флаеры в рай[2].

Тропинка вывела нас на асфальтированную дорогу, ведшую из санатория в город. Мы пошли по ней. Стас молчал, молчал и я. Где-то в ветвях деревьев каркали вороны.

Надежды осыпаются, как листва, будущее – крик ворона, застрявший среди древесных суков. Склонность моего поколения к рефлексии удачно компенсируется молчаливой решимостью поколений грядущих. Это для них придуманы стабильность и молодежный форум «Селигер». Мое же существование определяется как лабиринт метафизических размышлений и поиска, на плутание в котором я обречен. Наше недовольство настоящим – плод борьбы творческого разума с убогостью предлагаемых схем.

Впрочем, каждое поколение склонно считать себя потерянным и у них есть на то все основания. История не дает человечеству передышек и прогоняет его через свою мясорубку ежесекундно, ломая и перемалывая. Миф об искушении – начало всех мытарств.

Дорога в город была покрыта старым вздыбившимся асфальтом, в трещинах которого росла трава. На пути нам не встретилось ни одного человека или автомобиля, складывалось впечатление, что она вовсе заброшена. Впрочем, мусор, которым была усеяна обочина, свидетельствовал об обратном.

- Помнишь, - я спросил у Стаса, - мы ходили в гости к твоим подругам Вале и Ане?

- Было дело. Давно, когда ты с армии пришел.

- Ага. Как они поживают?

Стас почесал затылок.

- Наверное, неплохо. – Он помолчал, как будто подбирая слова. – Наверное, даже лучше, чем мы. Но я, если честно, не знаю – мы не общаемся.

- Чего так?

- Да странные они какие-то. Вообще я точно не помню, из-за чего мы поссорились.

- Вы поссорились?

- Ну, вроде того… А ты-то чего интересуешься?

- Просто вспомнил.

- А-а-а. Ну, мне тебя порадовать нечем.

- Понятно.

Парк поредел, деревья расступились, сквозь них проглянули дома. Наверное, осенью здесь тоскливо жить. Сезон кончается, и пляж пустеет, море становится серым, а ветер неизменно приносит дождь. Птицы возвещают своими криками приближение последних дней – года ли, эпохи ли или же всех времен вообще. Люди покидают эти места, как минимум, до следующего лета, и лишь местные жители остаются – и вынужденно смотрят изо дня в день на опустевшие корпуса санаториев, на пустынную полоску пляжа, на ржавеющие под струями ливня кабинки для переодевания.

Дорога из парка выплеснулась на городскую улицу, мы пошли по ней в сторону железнодорожной станции. Каждый думал о своем, каждый лелеял собственное молчание. Стас достал сигарету.

Со стороны моря на жилые кварталы наползла огромная лиловая туча, ее рваный край закрыл последние проблески света. В воздухе почувствовалась скопившаяся влага, казалось, между небом и землей натянулась невидимая мембрана, готовая в любую секунду прорваться дождем.

Немного не дойдя до станции, мы зашли в магазин. Я купил бутылку воды и пачку сигарет. Стас взял упаковку чипсов.

На станции было немноголюдно: ближайшая электричка до Города шла только через сорок минут. Мы приобрели билеты и, расположившись на платформенной скамейке, принялись ждать свой поезд.

На асфальт легли первые мелкие капли воды. Смешавшись с пылью, покрывавшей платформу, они превратились в темные пятна, похожие на сыпь.

- Кажется, дождь начинается, - сказал Стас, усердно пародируя интонации мультипликационного Пятачка из мультфильма про Винни-Пуха.

- И зонтика у нас нет…

- Нет, - подтвердил Стас.

- Это и печально.

Но дождь как будто передумал. Побрызгав для затравки редкими каплями на платформу, он так и не начался. Тучи, наползая одна на другую, по-прежнему тянулись со стороны моря, но разрешиться своим дождливым бременем не решались.

- Ребят, не подскажете, сколько сейчас времени? – обратился к нам пенсионер в старомодном костюме.

- Без четверти пять, - ответил ему я.

- А «Зенит» сегодня играет?

- Сегодня. В восемь часов.

- Значит, успею дома посмотреть…

- Успеете.

- Ну, спасибо.

- На здоровье!

Он пошел дальше, в другой конец платформы. Я проводил его взглядом. За собой пенсионер волочил тележку с прикрепленной к ней сумкой. Следом за ним на платформе стали появляться еще люди. Дождя все не было.

- Вроде пронесло, - заметил Стас.

- Ага. Хорошо бы, чтоб без дождя обошлось.

- Да…

Следующие двадцать минут пролетели незаметно. Мы со Стасом молчали и смотрели по сторонам. Платформа медленно заполнялась людьми. Дождь периодически начинался и тут же заканчивался.

Наконец подошла электричка. Мы загрузились в вагон. Голос по громкой связи объявил название следующей станции. Зашипели пневматические двери вагона. Мы поехали в сторону Города. Или от него. Не знаю. Да и какая разница? Мы вновь начали свое круговое движение, не имея возможности остановиться, не зная конечной цели, мы вновь двинулись в неизвестность.

В этот момент за окном, словно пытаясь очистить реальность, стереть из нее память о нашем пребывании, - магическим образом хлынула вода: на сей раз окончательно и бесповоротно пошел дождь, холодный осенний ливень.

Чад факелов и пляшущие на стенах тени. Чуть меньше загадок, чуть больше загадок. Грядущее таит в себе столько вопросов, что ни прошлое, ни настоящее не смогут вместить ответы на них. Я иду дальше, а это значит, что главное испытание мне все еще предстоит.

Человек-с-головой-Быка преграждает мой путь. Я знаю: он – верховный жрец.

- Ты далеко зашел…

- Мне нужны ответы.

- Их здесь нет.

- Тогда где они есть?

- Их нет нигде.

Я слышал эти слова, я проживал уже эти минуты. Не сейчас, когда-то давно и не здесь, не важно. Ответов нет нигде, и они есть повсюду. Такой вот парадокс существования.