Михаил Липскеров - Весь этот рок-н-ролл

В степи под Херсоном, тьфу ты, под Замудонск-Красногвардейским… А как добраться туда, когда из-за джихада бензина нет. Чтобы маршрутку заправить… Да и маршрутка куда-то подевалась… Вот и кончится тут мой путь, моя дорога к Джемми, к любви… Из-за нет бензина… Ну да, что поделать… Рано, девка, губу раскатала, рано тебе сиськи подняли, морду твою похабную просвежили, целку наладили (или не наладили, не помню уже), на один корень назначенную, рано… Теперь как-то эту целку надо подороже загнать, чтобы до свалки добраться, а там как-нибудь прокантуемся, а вот до чего прокантуемся, не хрена мозг себе шворить. А скажи мне, мент, как тебя там, твоему Билли Айдону девочка хорошая не нужна? Сам посмотри, какая девочка… Да и Михаил Федорович не даст соврать… Проверь… Я тебе за услугу заплачу… Нет, о засандалить в меня речи не будет, что с тебя за целку возьмешь, а вот отсосать… Раз и сплюнуть… Ты только меня к этому Билли Айдону отведи, и прости-прощай, Джемми. Оооох… Что я говорю… Ну, не смотрите вы на меня так. Это я так, по слабости. Думаю, с какого это мне – и Джемми, и любовь, и все такое… А у него – футбол. А девушки у них, знаете, какие? Вот и я не знаю. Но девушки ихние, ежели что-то с любимым, так сразу в метро… с бомбой. А если метро нету, то еще куда…. Чтобы мужу ее там на небе не все одному, а в компании. Да и от греха неверия людей бомбой спасает. И они там, у Аллаха, мужики если – тоже целок, а девчоночка русская, которую бомбой к Аллаху нетронутой невзначай унесло, ждать будет, и когда другой бомбой мальчишечку к ней зашвырнет, то любовь у них будет громадная, какой на земле даже и не бывает. А то какой же это рай, если девчоночке и мальчишечке и на том свете ничего не светит? И я такой рай с почтением отвергаю…

Тут Джанис замолчала и от усталости легла в выбоину на асфальте, закрыла глаза, выкатила две… нет, три слезинки, зевнула и заснула. По инстинктивной привычке натянув на коленки юбку. Вот ведь, женщины, в крови это у них, целомудрие, от века…

…Год одна тысяча шестисотый по Рождеству Христову выдался буйным, отчего Замудонск-Валдайский после гулеваний Ивана Васильича слегка поотвык. Пожженные дома поначалу собрали кое-как, но после трех подряд хороших урожаев льна и пограбленного купецкого каравана из Замудонск-Тверского у большинства замудонск-валдайских людишек дома были поставлены уже тесовые, а у зажиточных родов первый этаж вообще был из кирпича. И даже если пожар, то кирпичный низ выстаивал, и зажиточный люд, благословясь, ставил на него деревянный жилой верх. Так и жили. Не то чтобы уж очень как, а так, как… по-людски, одним словом. И вот на гулянье по случаю престольного праздника святого Маккартни юродивого, в монгольские годы распятого в церкви святого Леннона за отказ перехода в магометанскую веру, ворвался в город конный отряд с людьми драными по одежонке, но в кольчугах ценных и в шеломах погнутых, но золоченых. И стали эти воровские люди замудонцев валдайских во время застолий по всем улицам саблями сечь, палицами головы крушить и мечами рубить, ровно мясники какие. А что и почему – осталось неизвестно. Но ничего не покрушили, ничего не пожгли, ничего не пограбили. А что и почему – осталось неизвестно. БЫ! Если бы после сечи безвинного народишка не обнаружилась пропажа девицы красы неописуемой (по причине отсутствия летописца) Анасташи из почтенного рода Чарли Гиллеспи, кожевенных дел мастера. Пропажа прямо из-под венца. И жених ее, тоже кожевенник, Грант Пейдж, сначала закручинился, но по старинному русскому обычаю сел на буланого коня и, взяв вместо воинского оружия, которое ему предлагали из городских складов, но к которому он был непривычен, острый нож для разделки кож и дубину, при одном виде которой быки для забоя балдели и добровольно падали замертво, отправился на поиски невесты своей Анасташи. Ехал он по натоптанным следам день, ехал ночь, и в три часа пополудни второго дня езды наехал на пепелище. Где по старинному русскому обычаю нашел кокошник, в котором девица Анасташа шла под венец. Там же лежала отрубленная ее девичья коса вместе с рукой ее правой (тоже отрубленной). И указательный палец указывал направление, в котором и проследовал Грант Пейдж на буланом коне. И еще через два захода солнца и один восход наткнулся на пепелище с левой рукой Анасташи, опять же отрубленной. Грант Пейдж было закручинился таким стечением обстоятельств с руками своей невесты, но духом по старинному русскому обычаю не пал, а поехал дальше. Чтобы отбить невесту свою и отвести ее на брачное ложе. Хотя из-за отсутствия рук не очень представлял, как он будет ее на него вести. А дальше возник вопрос, как она будет идти, потому что на заре второй луны месяца кругловорота нашел на очередном пепелище правую ногу невесты своей. И пока Грант Пейдж об этом думал, под вихрем осенних листьев, в поисках очередного пепелища, ему попалась древняя старушка Моргана Фримен, которая единственным зубом догладывала левую ногу Анасташи. И Грант Пейдж по старинному русскому обычаю сообразил, что на брачное ложе невесту свою ему придется нести. Конечно, я бы мог и дальше неторопливо продолжать это печальное повествование, но гуслярство, менестрелевщина и прочая акыновщина никогда не были в числе моих сильных сторон, поэтому перехожу на коду. Когда липа дала первую почку, а земля забеременела льном нового урожая, Грант нашел последнее пепелище. Вокруг него лежали порубленные остатки налетчиков, угнавших прекрасную Анасташу. И судя по следам, порубили себя они сами. От Анасташи мало что осталось. Не было замечательных диетических грудок, не было атласной, словно полированной, попки, сулящей немыслимые наслаждения анальных соитий. Не было губ ее алых и языка ее проворного, чтобы… Ах, да что говорить! А порубили себя и ее вороги из-за последнего, что осталось от Анасташи, – шахненки ее девичьей, закрытой густым лесом шелковистых волос, сохранившейся нетронутой для жениха ее единственного, кожевенных дел мастера Гранта Пейджа. Потому что хотели вороги добром нарушить девичество Анасташи. Любовь ее получить. Но хрен-то русская девушка добром отдаст свое сокровенное! Снасильничать – пожалуйста, а по-доброму – отсосешь, вражина. И привез Грант Пейдж, кожевенных дел мастер, шахненку невесты своей Анасташи в город Замудонск-Валдайский, где и возложил ее на брачное ложе. А поутру мамки и бабки по старинному русскому обычаю вывесили на перилах мансарды окровавленные простыни.

Вот, судари мои, что такое русское целомудрие. Которого теперь днем с огнем не найдешь. Вот почему и страдают в вековом ожидании перила мансард русских изб. А заместо простынь, обагренных свадебной кровью, на одной из изб в каждом селе, поселке городского типа, а также других населенных пунктах вывешивали красный флаг. И все знали, что данный населенный пункт отымела советская власть. И это – единственная память о русском целомудрии.