Дмитрий Калин - Книга россказней

Зинаида Шадрина изыскивала любые предлоги, чтобы ненароком заглянуть к тренирующимся парам. Делая вид, что работает, она втихомолку наблюдала и запоминала различные движения. Когда время выпихивало людей по домам, женщина принималась вальсировать, бубня мелодии. Ее напарником в эти минуты становился пропахший потом воздух, обретавший человеческие очертания. А когда воображения не хватало, поломойка приглашала на танец своего извечного и уже опостылевшего партнера. Вместе со шваброй она выделывала замысловатые па, не боясь отдавить ее единственную ногу. Кавалер никогда не жаловался на фривольное обращение с ним. Если иногда и капризничал, не желал выполнять фигуры, то Зинаида устраивала ему головомойку, возя с утроенным усердием шевелюрой по клавишам паркета.

Шадрина подняла глаза, и тут же ее очки метнули зарницы от молнии фотовспышки.

– Замечательный кадр получится! – раздался голос журналиста. – Можно на первую полосу дать – танцоры и среди них – старушенция со шваброй. Здорово!

Веки замельтешили, стирая с сетчатки клеймо рваного светящегося облака. Зинаиду шатнуло, и ее безмолвный напарник вновь угодил головой в обувь танцоров.

Зрение постепенно возвращалось, но контуры людей и предметов плыли, сплетаясь змеями в гордиевы узлы.

Объявили второе отделение, и Зинаида, проковыляв через зал, со вздохом облегчения плюхнулась на лавку. До конца соревнований просидела она, тщетно вглядываясь в мельтешащие пируэты. Бесполезно – лица и тела танцоров растекались щупальцами клякс в разные стороны, впитывая и поглощая окружающее их пространство и растворяясь в нем. Странно, но одежду она видела столь отчетливо, что могла разглядеть мельчайшую складку, шов, приколотую булавку или сияющую фальшивым светом блестку.

Очнулась Зинаида от шарканья подошв и блуждающего разноцветья голосов. Пиджаки, платья, свитера, костюмы, джинсы протискивались через двери, спеша поскорее забраться в безмолвную темень и повиснуть, накинуться на вешалки шкафов.

Вскоре о минувшем празднике напоминали лишь гусеницы из воздуха, загнанного в мягкие камеры, да клубки затоптанного серпантина.

Посреди рыжего паркета белело что-то непонятное. Зинаида подошла поближе. Пятном оказался оброненная кем-то из участников табличка с цифрой 69.

– Потеряли, – объяснила она сама себе, крутя номер. – Перевертыш. Хоть на голову его поставь, хоть на ноги – все едино. От перемены местоположения смысл не меняется. Только если его на бок положить… ИНЬ-ЯНЬ какой-то получается – символ гармонии мира и бесконечности жизни, мужской и женской сущностей… и чего-то там еще. Не помню уже…

Аккуратно сложив номерок, она запихнула его в тесную каморку кармана и принялась за уборку. Собрав мусор в разинутую пасть ведра, женщина повязала на голову швабры тюрбан и стала возить им по полу. Напевая незамысловатую мелодию, Зинаида и сама не заметила, как начала выделывать па. Сначала несмело, а затем все более воодушевляясь, она танцевала, оставляя на влажной поверхности паркета еле заметные следы.

Неожиданно ей в голову пришла шальная идея. Перевернув швабру вверх ногами, она прикрепила на ее тонкую талию спрятанный номерок.

– Теперь все повзаправдошному, все, как у настоящих танцоров! – решила Зинаида. – А ну, маэстро, музыку!

Откуда-то из угла, где стояла аппаратура, сначала еле слышно, а потом все громче и громче зазвучали звуки старинного вальса. Зинаида кружила по паркету со шваброй в руках. Партнер послушно вел ее в танце, залихватски закидывая мотающиеся тканые пряди на поворотах. Внимательнее присмотревшись к напарнику, Зинаида увидела, как из складок появляется и ширится беззубая улыбка. Вогнутости продавливались внутрь головы, превращаясь в ямки, которые тут же заполнились бездонными зрачками глаз, пожиравших ее взглядом. Выпуклая вертикальная полоса росла и приобретала очертания человеческого носа. Зинаида вскрикнула и попыталась расцепить объятия, которыми сжали ее невесть откуда появившиеся щупальца рук. Швабра захохотала, потешаясь над ней, и завертела в бешеном ритме по паркету. От грохота музыки раскалывалась голова, перед глазами все мельтешило и сливалось в единое пятно. «Быстрее, быстрее, быстрее… – слышался злорадный шепот швабры. – Еще быстрее…Еще!».

Не помня себя от страха и усталости, Зинаида мчалась в засасывающий ее водоворот. Неожиданно она оступилась, запнувшись за единственную ногу швабры, и паркет влепил ей со злости пощечину деревянной пятерней.

Зинаида очнулась оттого, что кто-то настойчиво тряс ее за плечи. Боясь впускать нити света сквозь жалюзи ресниц, женщина лежала с закрытыми глазами.

– Зинаида Алексеевна, миленькая! Что с вами? Очнитесь! – услышала она сквозь тишину.

Голос принадлежал охраннику Дворца спорта Николаю.

Зинаида решилась и резко распахнула веки. Перед ней колыхалась пятнистая униформа.

Слова вылетали из зияющего чернотой ворота, пустые рукава касались ее тела.

Безумными глазами она посмотрела на чудовище и завопила от ужаса.

Через полчаса Зинаиду Шадрину увезли белые халаты.

Ледяной сгусток размеренно и беззвучно пульсировал в центре бескрайней равнодушности Вселенной, выплескивая Пустоту. Миновав нагромождения созвездий, продырявленная искрами проносящихся комет, пылинками астероидов и хороводов планет, иссушенная колодцами черных дыр, она неспешно растекалась по миру. Один из потоков, пробившись сквозь решето Млечного пути, наткнулся на раскаленный шар и, уколовшись об ершистые протуберанцы, устремился к голубоватой планете. Просочившись сквозь клокастую вату облаков и исцарапавшись о нити дождя, он рассыпался по поверхности Земли миллиардами капилляров. Заполняя собой пространство, Пустота проникала в глубокие ущелья и мелкие трещинки, скатывалась с зубастых пиков, взбиралась на холмы, растекалась по безбрежной степи, ледяным просторам и норовистым океанам. После бесконечно долгого пути она, достигнув цели, наконец-то, успокоилась. Изредка ее сгоняли с обжитых мест неизбежные Великие потопы, меняющиеся очертания блуждающих материков, внезапные извержения вулканов, землетрясения, и слегка тревожило неугомонное зверье. Лишившись одного дома, Пустота тут же находила другой, равнодушно паковала чемоданы и перетаскивала призрачные пожитки. Казалось, что так будет продолжаться всегда, и ничто не сможет вывести ее из равновесия. Безмятежность и леность внезапно нарушил легкий дискомфорт. Уверенная в своей неуязвимости, Пустота поначалу не обратила на него внимания, думая, что разыгрались очередные природные катаклизмы. Но ощущение беспокойства не проходило, а, напротив, усиливалось, перерастая в тревогу. Причина нашлась быстро: человечество, принятое за обычные стада животных, разрослось до неимоверных размеров. Занимая и отвоевывая пространство, оно стискивало его высотными зданиями и чадящими заводами, разрезало океанскими судами, раскраивало витавшими в воздухе грохочущими машинами. Загнанное в искусственное, захламленное людьми русло, растревоженное Ничто заметалось, забурлило, пытаясь вырваться из теснины. Оно вбрызгивалось в окна небоскребов, растекалось по улицам и площадям мегаполисов, заползало в вагоны и салоны машин. Но этого было мало. И тогда ледяное сердце Космоса екнуло, выплескивая в закупоренный тромбом человечества сосуд порцию антител.