Дмитрий Калин - Книга россказней

– Я больше никогда ничего ни у кого не попрошу, – еле слышно вымолвила она и, уткнувшись лицом в тонкое предплечье, бросилась в ванную. Дверь всхлипнула петлями.

До сознания старухи, наконец-то, дошли и причина визита, и смысл происходящего.

– Ах ты, хрен из телевизора! Ты почто дите обидел! У нее снова приступ астмы начался. Бумагу тебе, говоришь, написать? Щас я тебе напишу! Я те щас клюкой меж буркал наглых пропишу, рыло смазливое! Дед, ты слышь, че деется? – заковыляла она к кровати с занавесями.

Старик, слышавший весь разговор, закряхтел, усаживаясь на кровати, и потянулся к узловатой палке, служившей ему посохом. Блеклый воздух, витавший в жилище, окрасился разноцветной радугой ядреных слов и витиевато-смачных словосочетаний. Оказалось, что старик прекрасно знает всю родню Антона и в особенности близко сошелся с его матерью. Что свою ротовую полость, как и противоположное ей отверстие, Невольнов использует не по прямому назначению. Что судьба сулит ему долгое путешествие на Восток, где он познает истинное начало и конец Иня и Яня, а если воспротивиться проведению, то постигнет его кара в виде тех ворот, откуда вышел весь народ. Много узнал Антон и о своей сногсшибательной и незаурядной внешности, и получил точную характеристику за время минутного замешательства.

Да, велик и могуч русский язык! И, как говаривал Николай наш Васильевич Гоголь, припечатает народ словцом так уж припечатает, да так, что диву даешься, и посмеиваешься втихаря, вспоминая ядреное прозвище. Бывает, что и в голос захохочешь, задрав голову, когда воочию представишь те части тела с несвойственными им от природы признаками. Гогочешь, помираешь со смеху, надрывая живот, до слез, до одурения. Щипаешь себя до синяков, чтобы успокоить болью под подозрительными взглядами посторонних. И вроде все – уф, утихомирился, но паскудная необузданная фантазия подкидывает другой облик с новым макияжем, прической и пришитой или пристегнутой частью одеяния. Ты срываешься и… понеслось – фырканье, прысканье, ржание, переходящие в истеричные всхлипы. Но такое происходит, когда не ты, родимый и любимый, являешься объектом меткого словоизвержения, а кто-то другой. Ему-то как раз и не до смеха.

Спасаясь от разъяренных стариков и не дожидаясь обещанных бесплатных, но болезненных операций по изменению внешности и пола, Антон рванул вниз по лестнице. Разбив окружение внезапным натиском, он увлек за собой плененных помощников в машину, которая, не мешкая, заплюхала по лужам. Отдышавшись, чиновник отзвонился шефу, сообщив, что едет домой лечиться, проблема с президентским подарком решена, и претензий со стороны девочки не предвидится.

Он и представить себе не мог, что история получит неожиданно громкое продолжение. Умей он заглядывать в будущее, то, наверняка, повернул бы обратно. И, как ни трепетала его душонка, страшась новой встречи, извинился и покаялся бы перед Надей и стариками, уболтал бы их, посулив и златые горы в виде прибавки к пенсии, и стадо отборных породистых ежей. К сожалению для него и счастью для читателей, он не обладал даром предвиденья, ибо в противном случае можно было бы поставить жирную точку и отправиться отдыхать. Как это сделал Антон, очутившись за порогом своей квартиры. Пока он залечивал душевные и челюстно-лицевые раны, в квартире Смирновых кипели нешуточные страсти. Старушка позвонила дочери, и та, поняв из сбивчивого рассказа, что произошло нечто ужасное, примчалась домой. В квартире она застала заплаканную Надю, отца, воинственно потрясавшего клюкой, причитавшую мать и галдящих соседок. Выпроводив посторонних, женщина успокоила деда стаканом домашней настойки, мать – валерьянкой, а дочку – обещанием купить чего-нибудь вкусненького к чаю и походом в кино. Только после этого она разузнала подробности визита, которые и пересказала вернувшемуся с работы мужу. Супруг долго молчал, переваривая ужин и услышанное, затем пробормотав что-то про верчение на коленвале граждан нетрадиционной ориентации, поднявшись, направился к выходу. Повисшая ярмом на шее жена сквозь слезы, предрекающая казенный дом, остановила его и заставила изменить грандиозные планы. Уложив детей и родителей спать, супруги настрочили письмо, в котором, не заботясь о знаках препинания и инвективной лексике, в красках рассказали о произошедшем и отправили на сайт президента.

Реакция последовала незамедлительная.

Доподлинно неизвестно, но, по словам сведущих людей, знающих все перипетии чиновничьей службы и вращающихся в администрации Загубинска, звонок сверху поднял Халявина среди ночи, когда тот безмятежно нежился в собственной постели. Некоторые из них клялись и божились, что все обстояло совсем иначе, и в тот момент мэр проводил производственное совещание среди молодых сотрудниц в сауне. Другие же, похабно ухмыляясь, намекали, что это были вовсе не девицы, а юноши. Но верить таким слухам, порочащим честь и достоинство уважаемого в обществе гражданина, у автора уши не поворачиваются. Поэтому отбросим досужие вымыслы и будем считать, что примерный семьянин отдыхал от трудов праведных в объятьях супруги. Те же самые злые языки утверждали, якобы Халявин услышал в трубке голос президента. Это тоже полная ерунда, которую и обсуждать-то не хочется. Хоть лидеры государства и работают допоздна, но из режима стараются не выбиваться, да и вопросы они решают куда глобальней. Скорее всего, мэру позвонили из приемной, но и этого хватило, чтобы остаток ночи он провел, глотая валидол и держась за сердце. Как бы там ни было, но появился осунувшийся и постаревший за ночь Халявин в своем кабинете ни свет ни заря. Собственноручно набрав номер, мэр бесцветным, лишенным всяких эмоций голосом, попросил помощника срочно прибыть на работу. Поняв, что произошло нечто непоправимое, Антон сломя голову примчался в администрацию. В приемной он безуспешно попытался узнать у Глашеньки причину столь экстренного вызова, но девушка лишь бестолково хлопала ресницами. Липкие пальцы царапнули дверь, и трясущиеся ноги внесли Антона в открывшийся проем.

Вы никогда не видели, как режут поросенка? Нет? Лучше и не надо, до того это отвратное зрелище. По вонючему загону долго гоняются за визжащим о своих правах и презумпции невиновности приговоренным. Поймав, подвешивают к жерди эшафота за задние лапы и без суда и следствия, не предоставив ни адвоката, не испросив последнего желания, отправляют в загробный мир. Примерно то же самое чуть было не произошло и в администрации Загубинска. Едва за Антоном захлопнулась дверь, мэр, взревев джигурдой, ринулся в атаку. Завопив от страха, будто сию секунду лишился самого сокровенного органа, помощник заметался по кабинету. Перескакивая через ошалевший стол и падающие в обморок стулья, он тщетно искал укрытия. Обескровленное лицо жертвы, выпучив зенки, позавидовать которым мог клешневидный обитатель морского дна, едва успевало увертываться от неопознанных летающих объектов. Ноги, получившие в бессрочный кредит прыгучесть антилопы гну, перекидывали гуттаперчивое тельце через преграды и выписывали пируэты, коим позавидовали бы ведущие артисты балетной труппы. Преследователь, не обладавший столь необходимой для подобных мероприятий сноровкой, гонимый вперед лишь жаждой мести, не отступал от стремления установить мировой рекорд в беге по пересеченной местности. Поглядеть на него было любо и совсем не дорого. В распаленном овале физиономии сверкали, извергая праведный гнев, запотевшие зеркала души. Могучую мамону швыряло из стороны в сторону неповоротливым судном, застигнутым внезапным штормом и не успевшим укрыться в тихой гавани. Волосатая грудь вздымалась, зарождая в недрах своих и производя квинтэссенцию звуков, коим могли позавидовать индейцы из племени команчей и вступившие во взрослую жизнь отроки на выпускном балу. Щупальца девиц, банковских билетов и документов, лишенные привычных объектов осязания, растерянно жонглировали воздухом, хватая первые попавшиеся предметы. Глазеть на гонку, как и на квитанцию об оплате услуг ЖКХ, можно было бы бесконечно долго, но всему хорошему рано или поздно приходит судебный пристав. Первым сдался Халявин. Рухнув в кресло, он пожирал глазами приплясывающего в углу и держащегося за причинно-следственное место помощника, смахивающего на трусливого футболиста в стенке.