Ирвин Уэлш - Кошмары Аиста Марабу

Я засек ее еще в церкви и за ужином не мог отвести от нее глаз. Я прямо-таки пялился на нее. Нас представили как родственников новобрачных. Их семейство однажды уже навещало нас, но меня не было дома, так что я был не в курсе.

– Ты, значит, Рой.

Сучка, она меня даже не узнала.

Я пялился на нее весь вечер, прямо глаз не отводил. В итоге она ко мне подошла.

– Что-то не так? – спросила она, сев рядом.

– Ты меня так и не вспомнила? – улыбнулся я. Она посмотрела на меня с недоумением и стала гадать,

называя имена. Большинство из них мало о чем мне говорили. Так просто, пацаны из района или из школы, которых я смутно припоминал.

– Ты гуляла со Стюартом Гамильтоном, – напомнил я. Она слегка зарделась, промямлила:

– Да ну, когда это было…

– А он тебя отымел? – спросил я, оглядывая ее сверху донизу. Хорошие у нее титьки.

В ответ она скривила морду и, нахмурившись, из хорошенькой пташки вдруг обернулась уродиной. К тому же она была весьма крепко сбита, значительно крупнее Ханны. Через пару лет она станет жирной свиноматкой. Есть такие телки – все распухают да распухают, прямо никакой меры не знают, тупые коровы.

– Что? – прошептала она.

– Я-то тебя помню. Ты, да Гамильтон, да еще этот Джилкрайст гребаный, вы обчистили меня возле лавки в Муирхаусе.

По ее лицу было видно, что она что-то смутно припоминает.

– Аа… послушай… это ж когда было…

– Это точно. Хуеву тучу лет. Посмотрел бы я на вас, если бы сейчас вы вздумали натворить что-нибудь такое. А где сейчас этот гондон Гамильтон? Я что-то потерял его след.

– Не знаю, я с ним тусовалась по молодости… давным-давно…

– Ты замужем?

– Была.

– Вот оно что, – говорю и продолжаю бархатным голосочком: – Он что, понял, что ты шлюха? Или, может быть, вы с ним на этом поприще и познакомились? Тони тебя уже трахнул? Еще бы, конечно, трахнул.

Ее лицо, казалось повинуясь центробежной силе, стягивалось к носу.

– Да ты ебанулся, сынок! – прошипела она. – Иди ты на хуй! – Она встала и пошла прочь. Я лишь улыбнулся. Потом она вернулась, чтобы сказать: – Хоть мы теперь и родственники, я не желаю с тобой разговаривать. Держись от меня подальше. Ебнутый!

– Пшла в пизду, жирная блядь! – фыркнул я вдогонку, упиваясь ее яростью!

Я тормошил ее весь вечер. Мне это очень нравилось. Всякий раз, проходя мимо, я шептал ей на ухо:

– Шлюха.

Однажды она не выдержала и повернулась ко мне лицом.

– Ты хочешь испортить моей сестре праздник, ублюдок? – прошипела она. – Если ты не отьебешься, я все расскажу Тони!

– Отлично, – улыбнулся я. – Давай. Это избавит меня от необходимости рассказать ему, что его невестка – грёбаная подстилка… Бенни! – крикнул я проходившему мимо дяде Бенни, брату моей матери. Кобыла отвалила.

– Надеюсь, я не лишил тебя шанса, а? – спросил Бенни, поднимая бровь. – Солидный вариант.

– Да нет, что ты. Хорошо, что ты подошел. Она ж ложится под каждого встречного-поперечного – ведро со свистом пролетит, – я засмеялся. Бенни подхватил.

Чуть позже я заметил, что глаза у тупой коровы уже на мокром месте – разревелась. Сразу после этого она ушла еще с одной сикой. Я подошел к молодоженам и доставил себе удовольствие, потанцевав с прекрасной невестой. Затем я подвел ее обратно к блестящему жениху и чмокнул в щечку.

– Везунчик ты, Тони.

– Знаю, – улыбнулся он.

– Да, Ханна, шикарный вечер, – добавил я. – Для нас большая честь породниться с вашим семейством.

– Да, только вот жалко, Сильвия…

– Твоя сестра, что с ней? – спросил я, изображая озабоченность.

– Она ушла. Неважно себя чувствует.

– Какая жалость!

Свадьба мне понравилась. Папа нарылся и вломил одному придурку, который, как оказалось, пытался проповедовать ему социализм. Это был единственный неприятный инцидент. Кроме того, я застукал Ким – она обнималась с каким-то мудилой в коридоре.

– Только не говори никому, ладно, Рой? – попросила она, на самом деле надеясь, что я раструблю всему свету, что у нее объявился парень. Бернард слился пораньше, наверняка чтобы побаловать себя жопным разгулом. Я в итоге нарылся с дядей Бенни и обоими Джеки.

Неплохая ночка. Кобылу я больше никогда не видел, хоть и справлялся о ней регулярно.

Даже когда Тони съехал, дома все равно было тесно. У Ким была своя комната, а я жил с Бернардом. Жить с гомиком – доля незавидная. Иногда он уезжал на время, но всегда возвращался. Почему? Фиг знает. Я так и не понял, как он так долго продержался, почему не уходил. Почему я там жил, я сам до сих пор не понял.

Бернард постоянно меня обламывал. Я-то считал себя крутым пацаном, а брат у меня, пиздец, – мимо кассы. Меня блевать тянуло, когда он, бормоча и пришепетывая, декламировал свои стихи. Он всегда читал маме, ее это ужасно смущало, но в школе Бернарда как-то назвали одаренным, и вот она мужественно держалась и всегда поддерживала его. Это было давным-давно, еще в начальных классах, с тех пор он ни хера не делал, только и знал, что задницу подставлять. Он работал в баре для «голубых» в центре города, продавал с лотка бижутерию на Инглистон-маркет.

Встав в позу, он читал свои гребаные вирши мокропискам, которые, похоже, не прочь были бы его трахнуть:

То, что зовется жизнью, нераздельно,

Хоть состоит из множества частей:

Кирпич за кирпичом, ложась в постройку,

Рождают вместе совершенство дома,

Но ни один из них в отдельности – не дом.

И осуждать меня за сексуальность

Не менее нелепо, чем слагать

Из хаоса посланий на кассете,

Когда забарахлит автоответчик

Сомнительно отчетливую речь.

Avanti! – голос итальянской крови

Слышнее всех других во мне звучит.

Такой вот бред, порцию которого мы, бывало, получали после воскресного обеда, когда старик уходил в пивную. Мама готовила что-нибудь типа риса кари и на край тарелки всегда клала чипсы, траву да пару овощей.

Однажды, когда Тони с Ханной пришли к нам в воскресенье, я, как будто невзначай, спросил о ее сестре, Сильвии, то есть Кобыле. Тут отец поразил меня, заявив:

– Похоже, Рой положил глаз на твою сестренку, Ханна. Ты уже не первый раз о ней спрашиваешь, да-да, знаешь-понимаешь, ты ею уже интересовался.

– Вряд ли, – отрезал я. Не то чтобы я стеснялся, нет, я действительно не мог вспомнить, чтоб я говорил о ней в их присутствии.

– Да уж спрашивал, не отпирайся, знаешь-понимаешь, – поддразнивал папа, и челюсть его оттягивалась книзу, как у Мистера Фантастик. Он улыбался все шире и шире, зубы его оголялись, отчего он стал похож на Чужого из одноименного фильма.

А ведь в Муирхаусе твоего крика никто не услышит… услышать-то услышат, да только всем по хуй.

Это безумное выражение сохранялось на его лице, и я почувствовал, как краснею, чем вызвал взрыв еще более бурного веселья.