Кристиане Ф. - Я, мои друзья и героин

Но в последующие наши свидания Кристина была несоразмерно своему возрасту нагла и самонадеянна. Я прямо сказала ей в глаза, что она должна знать своё место – она остается наркоманкой, несмотря на все свои «отколы». Между нами произошла жестокая стычка. Всё же, я не хочу сказать о Кристине ничего плохого. Надеюсь, она тоже не злопамятна.

Игловым не просто помочь. Они чувствуют себя невинными жертвами, потому что просто не понимают, за что их наказывают. По моему мнению, эти молодые люди просто слишком легкомысленны. Из любопытства или от скуки они начинают колоться и потом удивляются, когда приходится отвечать за последствия. Мне представляется желательным максимально суровое наказание для Кристины. Я думаю, шок от пребывания в колонии мог бы привести к исправлению этой молодой девушки. Так я по крайней мере надеюсь.

В метро мне хотелось выть от ярости. И как это я позволила этой полицайке купить себя вонючим какао, пирогами и говёным дружелюбием?!

Я сделала на вокзале ещё двух фраеров, купила и поехала домой. Мой кот лежал на кухне, поджав хвост, и не мог подняться. Уже несколько дней он болел. Теперь он выглядел так плохо и мяукал так жалобно, что я подумала, он умрёт.

Смертельно больной кот занимал меня теперь больше, чем собственная судьба.

Ветеринар прописал ему экстракт из бычьей крови, но кот ничего не жрал. Он лежал перед мисочкой с экстрактом и даже головы не мог поднять.

Я посмотрела на кота и сразу захотела вмазаться. Уже достала машину, но тут мне пришла одна идея в голову. Я набрала в шприц немного этого экстракта и впрыснула его коту в пасть. Он проглотил. Пришлось долго отмывать шприц, чтобы самой вмазаться?

А меня больше не брало нормально. Один этот дурацкий страх смерти добивал меня. Нет – я хотела умереть, но перед каждым уколом как-то глупо этого боялась!

Может быть, кот помог мне сообразить, какая мерзкая это штука – смерть, особенно если ты и не пожил ещё нормально…

Ситуация, между тем, казалась мне совершенно безвыходной. С мамой мы не перекинулись и двумя человеческими словами, с тех пор как ей стало ясно, что я снова ставлюсь. Я орала и бесилась, а она только недоверчиво смотрела на меня.

Полиция всё никак не отвязывалась. Протокол, который я подписала этой Шипке, хватало с запасом на судебное производство и на детскую колонию, короче говоря – цены кусались. Я чувствовала, что и мама была бы рада как-то отделаться от меня.

Ну, просто потому, что теперь она точно знала, что не может мне помочь. Она постоянно звонила по разным наркологическим центрам и учреждениям и становилась всё грустнее, потому что видела, что никто не может или не хочет нам помочь. Ей оставалось только отправить меня к своим родственникам в Западную Германию, чем она и угрожала мне постоянно.

И как-то в мае семьдесят седьмого года я просекла своей больной головой, что у меня есть только два пути: или я как можно быстрее вгоняю себе золотой укол, или предпринимаю серьёзную попытку бросить героин. И это должно быть моим личным решением. Даже на Детлефа я больше не могла рассчитывать. Это был вопрос жизни и смерти, и здесь мне не хотелось зависеть ни от кого.

Я поехала в Гропиусштадт, в «Дом Центра», в евангелический центр, где начиналась моя наркоманская карьера. Клуб между тем уже закрылся: попы оказались не готовы столкнуться с героиновой проблемой. Теперь в помещении клуба открылась консультация для наркоманов. Целая консультация для одного только Гропиусштадта! Так много стало там наркоманов за два года – с тех пор как в районе появился первый героин. И они сказали мне то, что я и так давно знала: только в настоящей клинике у меня есть шанс избавиться от наркотиков. Дали мне адреса «Нарко-Инфо» и «Синанона», в этих клиниках вроде как лечили.

Меня трясло уже при мысли о клинике. На точках часто рассказывали, какие там жесткие и трудные порядки. В первый месяц это было даже хуже, чем в тюрьме. В «Синаноне», например, нужно было обривать голову наголо. Ну, для того, чтобы доказать, что ты готов начать новую жизнь… Я думала, что не позволю остричь себя, не буду бегать там как зэк. Мои волосы были для меня самым важным! За ними я прятала своё лицо… Я думала, если они меня там обкорнают – покончу с собой.

Женщина из консультации, впрочем, от себя добавила, что вряд ли у меня есть шансы попасть в «Нарко-Инфо» или в «Синалон» – мест там нет. Условия приёма тоже очень жесткие. Нужно быть ещё физически более или менее здоровой, и добровольной самодисциплиной доказать им, что у тебя есть силы бороться с героином. Она сказала, что я ещё слишком молода, – ещё нет и пятнадцати, то есть почти ребёнок, – и мне будет сложно выдержать все их условия. Специальных клиник для детей не было…

Я сказала, что хочу в «Нарконон». «Нарконон» – клиника сайентологов. По точкам бегали некоторые побывавшие там нарки и рассказывали, что в Наркононе всё нормально. Никаких условий приёма – если ты, конечно, платил заранее. Тебе оставляли твою одежду, можно было брать с собой пластинки и даже домашних животных.

В консультации сказали, что я должна подумать, отчего это многие рассказывают, какая шикарная там терапия, и при этом бодро продолжают колоться. Они, по крайней мере, не знали ни одного успешного случая в «Наркононе»…

Дома я опять накапала этой гадости коту в пасть. Пришла мама, и я сказала ей:

«Всё – я окончательно откалываюсь в „Наркононе!“ Я пробуду там пару месяцев или даже год, если потребуется, пока всё не получиться».

Моя мама сказала, что уже не верит ни одному моему слову, но потом сразу села на телефон и попыталась найти какую-то информацию о «Наркононе».

Мною завладели теперь терапевтические фантазии. Я чувствовала себя как заново родившийся. Уже в этот день я не сделала ни одного клиента и сидела без героина.

Хотелось выйти ещё прежде, чем пойду в «Нарконон». Мне совсем не улыбалось попасть там в ломочную. А так, если бы я пришла туда уже чистой, у меня было бы преимущество перед другими новенькими. Я хотела им всем доказать, что у меня ещё есть воля…

Положив кота, которому становилось всё хуже, рядом с собой на подушку, я рано легла спать. Я немного гордилась собой. Как же, ведь я бросаю одна и совершенно добровольно! Правда, когда я сказала маме, что хочу сейчас переломаться, она только недоверчиво улыбнулась, и не стала брать выходной, как обычно в таких случаях.

Эти выходы уже стали для неё повседневным и совершенно безнадёжным делом…

Так что, на этот раз, мне предстояло пережить это одной.

На следующее утро – началось! Это было так же жутко, как и при предыдущих отколах, быть может ещё хуже, но я даже не думала, что у меня не получится. Когда мне казалось, что ломка убьёт меня, я только говорила себе: нет, это только яд выходит из твоего тела. Ты будешь жить, потому что ты покончишь с героином, и он больше никогда не попадёт в твоё тело! Когда я засыпала, ужасы мне не снились. В голове мелькали только яркие картинки из моей прекрасной жизни после лечения.