Евгений Люфанов - Великое сидение

Присев за выступом скалы, дозорная пристально смотрела вниз на горную дорогу, куда с крутого склона соседней горы с шумом осыпались камни. Это вспугнутые беркутом дикие козы метнулись к лесу. И дозорная облегченно вздохнула. Она приподняла руку, и курай смолк. И, уже не садясь, а сгрудившись, наперебой заговорили девушки:

– Скорей решать надо… Торопиться надо…

Одна из них сорвала с головы платок и жгутом свила его. На возбужденном, раскрасневшемся лице проступили капли пота. Злые искорки прорвавшегося гнева мелькнули в старческих, слезящихся глазах. Дрожали губы и тряслась седая борода.

Словно опахнуло нестерпимым жаром от вечереющего солнца, от горной тишины, и вслед за первым стариком другие тоже сорвали со своих лиц цветастые платки и полушалки. Седобородые старики, одетые в пестрые девичьи платья, стыдясь своих нарядов, отводили друг от друга взгляды.

– На карие глаза особый налог наложили… У кого из башкир не карие глаза?.. На девичьи косы – налог… На кибитки – налог… Много коней побрали… Надо посылать гонцов к ханам. Пусть они за нас заступятся.. – придушенно и торопливо шептал старик, первым сорвавший с себя платок.

Один из стариков что-то заметил в стороне, в кустах, и взоры остальных невольно устремились в ту сторону. Некоторые снова пугливо натянули на лица только что сдернутые платки. И опять загудел курай.

В кустах верхом на взмыленных лошадях остановились два всадника. Их появления с этой стороны никто не ожидал, но они пробрались сюда по трудным, почти не хоженным тропам. Один из прибывших передал другому повод своего коня, быстро спрыгнул с седла и подошел к собравшимся старикам.

– Азамат приехал… Азамат… – пронеслось среди них.

Чернобородый, смуглый, с обветренным лицом, в сермяжном белом кафтане, в узорчатых, расшитых сапогах из сыромятной кожи, держа в руках длинный сверток из бараньей шкуры,

Азамат испытующе смотрел на стариков, на их необычные костюмы, и старики, тоже испытующе, насупившись, стыдясь самих себя, смотрели на него. От облака, закрывшего солнце, метнулась тень, и еще больше потемнело смуглое и запыленное лицо Азамата. Начав тихо, стараясь быть спокойным, он невольно повышал голос:

– Горных коз боимся… Беркутов боимся… Шагу ступить нам нельзя… По дорогам нам ездить нельзя… Собираться вместе нельзя… Соль покупать нам нельзя… Кузницы свои запрещено нам иметь… Легкий воздух гор стал тяжелым для нашей груди.

Он схватил за подол платья стоявшего ближе к нему старика и рванул к себе.

– Подобает ли аксакалу такой наряд?.. В какой одежде вы собрались здесь… Чего еще ждете? Что вы надумали?..

Старики удрученно слушали его и молчали. Но вот один из них низко поклонился Азамату и сказал:

– Надумали посылать гонцов к крымскому хану, к ханам Киргизии и Джунгарии. У них большая сила, а одни мы не одолеем врагов, – и затеребил оборки платья, не зная, куда деть бессильно опустившиеся руки.

Азамат положил руку на его плечо и досадливо усмехнулся.

– Курица соседа кажется гусем, а пустишь ее к себе, она ястребом обернется. Так же может быть и с ханской помощью.

Он развернул сверток из бараньей шкуры и вынул из него палку, окрашенную в красный цвет.

– Пусть по обычаю наших отцов и дедов обойдет эта красная палка аулы Башкирии и каждый род поставит на ней свою тамгу. Смотрите, – протянул он ее старикам. – Юрмашнский, бурзянский, кара-кипчакский род дали свое согласие бороться с царем Петром.

Из рук в руки переходила эта красная палка, и каждый внимательно рассматривал вырезанные на ней родовые знаки. И каждому представлялось, как обернутая в баранью шкуру, тайно передаваемая гонцами, обойдет эта красная палка аулы Башкирии и на ней будет весь перечень примкнувших к восстанию родов.

Красная палка возвратилась к Азамату, и он, тщательно завернув ее в шкуру, передал стоящему рядом старику.

– Посылай, бабай, по аулам.

И вдруг – тревожно и порывисто – снова загудел курай. Девушка, не сходившая с места своего дозора, распластавшись по земле, поспешно замахала рукой, зовя людей к себе. Азамат первым бросился к ней и прополз к обрыву, откуда была видна дорога.

Растянувшись цепью, по дороге двигался конный отряд. Впереди на рыжей лошади ехал офицер. Лошадь его шла неторопливым ровным шагом, укачивая в покойном ковровом седле своего седока, и офицер дремал.

В конце отряда, окруженные конвоем, привязанные за руки к железному пруту, шли восемь беглецов. Были среди них чуваши; был старик татарин; широкоплечий, рослый мужик Антон и молодой башкирин Акбулат.

Лениво помахивая плетью, загребая большими сапогами дорожную пыль, позади беглецов шел капрал, недовольный жарой, дорогой, тем, что попались вот эти беглые и приходится их сопровождать.

Проводник-башкирин указал брод через реку, и офицер, дав знак к переправе, слегка ударил шпорой заупрямившегося коня. Насторожив уши и коротко проржав, лошадь вошла в воду, звонко вздымая брызги.

Беглецы замедлили ход перед рекой, и капрал замахнулся плетью на крайнего из них, молодого башкирина. Тот съежился, втягивая голову в плечи и приготовившись к ожогу плетью, но Антон загородил его собой и принял удар на свое плечо.

– На себя перенимаешь, – засмеялся капрал. – Знать, понравилось быть битым. Ну, на еще!.. – дважды хлестнул он Антона. – Бурлацкая сволочь! А еще русский… Связался с кобылятниками… В Уфе вам покажут, какую хорошую жизнь искать нужно. Там вам покажут… Ну, говорю… Шагай!

Вслед за отрядом беглецы вступили в воду. И только что успели добрести до середины реки, как с присвистом и гиканьем из прибрежных кустов в погоню за отрядом бросились седобородые всадники в пестрых девичьих платьях. Их внезапный налет внес сумятицу в ряды смешавшихся солдат. Раненный стрелой, конь офицера мигом вынес своего оторопевшего седока на противоположный берег, вскинулся на дыбы и закружился, заржал, забил копытом землю.

Некоторые из солдат пытались было обороняться, а большинство из них, бросая ружья в воду, поднимали руки, оказавшись окруженными всадниками в таких диковинных одеждах.

Сбившись с узкого брода, многие солдаты проваливались в глубину стремительной реки, цеплялись за стремена, за ноги взбудораженных коней, и, воспользовавшись этой суматохой, беглецы попятились обратно к берегу, но капрал, крича ругательства, размахивал намокшей плетью, задерживая их. Тогда ловким ударом ноги Антон опрокинул его в воду, и, словно по уговору, все беглецы накинулись на барахтавшегося в воде капрала, топча его ногами и топя.

Опомнившись и овладев конем, офицер пришпорил его и во весь дух помчался прочь.

Уфимский воевода Аничков, еще не оклемавшись как следует от недавней простуды, поминутно покашливая, раздраженно ходил по своей провинциальной канцелярии. Выходило так, что не угоден он стал государю Петру Алексеевичу, если сюда, на воеводское место, едет из Казани Лев Аристов.