Эйдзи Ёсикава - История Хэйкэ

– Теперь спите, – сказал Мокуносукэ. – Разрешите мне утром поговорить с хозяином. Мокуносукэ объяснит суть. Ничего не бойтесь. – Как он сделал бы для своего ребенка, Мокуносукэ разложил постель и укрыл Киёмори одеялом. Встав на колени в изголовье, старый слуга произнес: – Теперь пусть все ваши тревоги отступят во сне. Кем бы вы ни были, ведь вы мужчина. Будьте отважны, вы же не калека, у вас такие сильные руки. Думайте о небе и земле, как о матери и отце. Эта мысль не успокоит вас?

– Ты мне мешаешь, Старый. Дай мне заснуть и забыться.

– Ага, хорошо, тогда и мое старое сердце успокоится. – Обернувшись еще раз взглянуть на лицо спящего Киёмори, Мокуносукэ поклонился, сделал шаг назад между занавесками, загораживавшими дверной проем, и удалился.

Киёмори понятия не имел, как долго он проспал. Кто-то тряс его и звал по имени. С трудом открыл он затуманенные сном глаза. Тень поднятого ставня на окне подсказала ему, что уже далеко за полдень. У постели стоял Цунэмори, нервные, точеные черты его лица были напряжены. Он наклонился над Киёмори и повторял:

– Пойдем… Ты должен пойти. Из-за тебя отец и мать…

– Из-за меня? Что – из-за меня?

– Ссора началась с утра, даже об обеде позабыли. Кажется, ей не будет конца.

– Еще одна ссора? Мне-то что? – Умышленно зевнув, Киёмори вытянул руки, затем согнул их и с вызовом произнес: – Оставь меня в покое. Какое мне дело до их ссоры?

– Так не годится, – умоляющим тоном пробормотал Цунэмори, – у тебя есть причина пойти. Послушай, как наши братья плачут от голода!

– Где Мокуносукэ?

– Совсем недавно его позвали в покои отца, и матушка, кажется, устроила ему нагоняй.

– Ну ладно, пойду, – ответил Киёмори, поднявшись с циновки и бросив пренебрежительный взгляд на робкого брата. – Подай мне одежду. Одежду!

– Она на тебе.

– А, значит, я в ней спал? – заметил Киёмори, вытаскивая из пояса оставшиеся после прошедшей ночи деньги. Протянув несколько монет Цунэмори, он приказал: – Достань младшим что-нибудь поесть. Пусть молодой Хэйроку сходит за едой.

– Мы не можем так поступить. – Цунэмори отталкивал деньги. – Это рассердит мать, и тогда…

– Плевать! Я так решил!

– Но даже ты…

– Глупец! Разве я не старший сын и у меня нет права иногда приказывать?

Швырнув брату на колени несколько монет, Киёмори вышел из комнаты. Глухой звук его шагов послышался с веранды. У колодца, рядом с кухней, он с жадностью выпил свежей воды, затем умыл лицо, вытер его рукавом своего грязного кимоно и медленно двинулся через двор.

Комнаты Тадамори располагались с другой стороны внутреннего двора, в крыле, обветшавшем так же, как и главный дом. С дико колотившимся сердцем Киёмори поднялся на непрочную, прогнившую веранду. Неслышно проскользнув под завернутыми занавесками, он сказал:

– Простите, я пришел поздно этой ночью. Я выполнил ваше поручение.

В тот самый момент, как его тень упала через порог, наступила тишина, и три пары глаз повернулись к нему. Глаза Мокуносукэ моментально опустились; Киёмори также избегал смотреть на старого слугу, но и другие взгляды не смог долго выдерживать. Заставляя себя выглядеть невозмутимым, с вызывающим видом Киёмори приблизился к родителям и бесцеремонно сунул им оставшиеся деньги.

– Вот деньги, занятые у дяди, хотя и не все. Я немного потратил ночью, встретив друга, и еще совсем чуть-чуть только что дал Цунэмори – купить еды для детей, плакавших от голода. Это то, что осталось…

Прежде чем он закончил, лицо Тадамори ужасно исказилось, будто стыд, жалость к себе и ярость боролись в его душе. Он взглянул на маленькую горку монет, и от усилий, им прилагаемых, чтобы сдержать готовые политься слезы, его рябые веки показались еще безобразнее, чем обычно.

– Хэйта! Забери это отсюда! Почему ты разбрасываешь здесь деньги, не поприветствовав нас, – прошипела Ясуко, сидевшая очень прямо, с серьезным выражением лица рядом с мужем; она искоса бросила на Киёмори испепеляющий взгляд. (Так это ее называли госпожой из Гиона, и Накамикадо выдали эту женщину замуж за Тадамори, будто она была их дочерью.)

Глаза Киёмори задержались на ее профиле, что-то вспыхнуло в нем и его голос задрожал:

– Что вы сказали, матушка? Если вам не нужны эти деньги, зачем же вы послали меня их занимать? Чтобы я почувствовал себя нищим?

– Молчи! Когда я посылала тебя с таким поручением? Это все твой отец!

– Но ведь это деньги для крайне нуждающейся семьи. Вам совсем не нужны деньги?

– Нет. – Ясуко решительно помотала головой. – Мне не нужна такая жалкая подачка. – От прилившей крови покраснело ее лицо, и стало ясно, что ей далеко за тридцать.

Большие уши Киёмори стали пунцовыми, в глазах появилась угроза. Сжатые на коленях руки спазматически подергивались, словно он хотел вскочить и ударить ее.

– Значит, матушка, с этого момента вам не нужна еда?

– Нет, Киёмори, простая пища меня не удовлетворяет… А, Цунэмори, ты тоже пришел? Тогда слушайте оба. Мне вас жалко, но сегодня наконец-то Тадамори разрешил мне уехать. Мы с ним больше не муж и жена. По обычаю, сыновья остаются с отцом. Больше вы меня не увидите. – Усмехнувшись, она продолжила: – Ваши сожаления исчезнут быстрее, чем утренний туман. Вы всегда занимали сторону отца, считали его обиженным.

Киёмори вскочил на ноги. Посмотрел внимательнее на мать. Ее считали больной, а она уже оделась для выхода. Как всегда, тщательно нарумянилась, надушила волосы, со вкусом подрисовала брови. Ясуко облачилась в верхнюю накидку, которая веселостью цветов могла подойти и двадцатилетней девушке. Что же это? Не просто еще одна обычная ссора. Все привыкли к ее угрозам бросить их навсегда, она приучила мужа и сыновей к этим запугиваниям, но никогда прежде не выглядела столь спокойной и никогда не одевалась для поездки.

Судя по виду Тадамори, он соглашался с ней, хотя и неохотно. Киёмори охватило какое-то оцепенение. Он ненавидел мать, но мысль о том, что они одной плоти и крови, приводила его в смятение. Повернувшись к Тадамори, он спросил дрогнувшим голосом:

– Отец, это правда – то, что говорит моя мать?

– Правда. Все вы долго мирились с такой жизнью, но это правда, и так будет лучше для всех вас.

– Но почему? – с трудом выговорил Киёмори. Он слышал, как брат борется с рыданиями. – Этого нельзя допустить, отец. Ведь все эти дети…

По-детски прозвучавший призыв, казалось, позабавил Тадамори, и он невольно улыбнулся:

– Все правильно, Хэйта. Так будет лучше.

– Что «правильно»? Что будет со всеми нами?

– Ясуко будет счастлива. И для всех вас будет лучше. Не надо поднимать суету. Не беспокойся.

– Но Цунэмори сказал, что все это из-за меня. Если я виноват, позвольте мне исправиться. – Повернувшись к матери, Киёмори попросил: – Как же мои бедные братья? Я обещаю, матушка, угождать вам. Только обдумайте все еще раз!