Алексей Чапыгин - Разин Степан
- Название:Разин Степан
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Лениздат
- Год:1986
- Город:Ленинград
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Алексей Чапыгин - Разин Степан краткое содержание
«Разин Степан» Алексея Чапыгина принадлежит к числу классических романов. Автор его — замечательный художник слова — считается одним из основоположников советской исторической романистики. «Изумительное проникновение в дух и плоть эпохи» — так писал М.Горький о «Разине Степане». В этом монументальном произведении ярко отражена эпоха великой крестьянской войны, возглавленной Разиным.
Разин Степан - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Рыжий покосился на крупные фигуры персов, подумал: «Что из земли копаны — медны болваны! Беки шаховы?» — и торопливо свернул в сторону от суровых, неподвижных взглядов караула.
Снизу голубоватые, пестрые от золота изречений пилястры мечети. Верх мечети плоскими уступами тонет в сине-черной вышине. У дверей мечети, справа, ярко-красный ковер «шустерн» [176]с грубыми узорами. По углам ковра горят на глиняных тарелках плошки с нефтью — недвижимый воздух пахнет гарью и пылью. Спиной к мечети у дальнего края ковра сидит древний мулла, серый, в белой широкой чалме. За ним, к углам ковра, сбоку того и другого, два писца в песочных плащах без рукавов, в голубых халатах: один в белой аммаме [177]ученого, другой в ярко-зеленой чалме. В вишневых плащах без рукавов, в черных халатах под плащами к ковру почтительно подходят мужчины парно с женщинами в чадрах, узорно белеющих в сумраке. По очереди каждая пара встает на песок, стараясь не тронуть ковра. На колени муж с женой встают, держась за руки, встав, отнимают руки прочь друг от друга. Мужчина говорит:
— Бисмиллахи рахмани…
— …рахим! — прибавляет мулла, не открывая глаз.
— Отец, та, что преклонила колени здесь, рядом со мной, не жена мне больше.
— Нет ли потомства?
— Отец, от нее нет детей.
— Бисмиллахи рахмани… — говорит женщина.
— …рахим! — не открывая глаз, прибавляет мулла.
— Тот, что здесь стоит, не желанный мне — хочу искать другого мужа…
— Нет ли от него детей у тебя?
— Нет, отец! Он не любит жен — любит мальчиков…
Мулла открывает неподвижные глаза, говорит строго:
— По закону пророка, надо пять правоверных свидетелей о грехах мужа. Без того твои слова ложь, бойся! Помолчав и снова закрыв глаза, продолжает бесстрастно: — Бисмиллахи рахмани рахим! Когда муж и жена уходят из дому, не сходятся к ночи и не делят радостей своего ложа, то идут к мечети, платят оба на украшение могил предков великого, всесильного шаха Аббаса йек абаси [178]— тогда они не нужны друг другу и свободны.
Пара разведенных встала с земли. Муж уплатил деньги писцу в аммаме ученого, жена — писцу с левой руки муллы, в зеленой чалме. Рыжий сказал про себя:
— У нас бы на Москве по такому делу трое сапог стоптал, а толку не добился! — Он подвинулся в сторону, желая наблюдать дальше развод персов, но от угла мечети, мелькнув из синего сумрака в желтый свет огней, вышел человек, одетый персом. На рыжего вскинулись знакомые глаза, и человек, курносый, бородатый, спешно пошел в сторону шахова майдана.
— Пэдэр сэг [179], стой! — мешая персидское с русским, закричал рыжий, догнал шедшего к площади, уцепил за полу плаща. — Ведь ты это, Аким Митрич?
— Примета худая — рыжий на ночь! Откуль ты, московская крыса?
— Не с небеси… морем плыл.
— И еще кто из нас сукин сын — неведомо! Мыслю, что ты, Гаврюшка, сын сукин!
— Эк, осерчал! Думал о кизылбашах, а с языка сорвалось на тебя!
— Срывается у тебя не впервой — сорвалось иное на меня, что из Посольского приказу [180]дьяка Акима Митрева шибнули на Волгу!
— Уж это обнос на меня, вот те, Аким Митрич, святая троица?
— Не божись! Не злюсь на то: Волга — она вольная…
— Пойдем в кафу, подьячему с московским дьяком говорить честь немалая.
— Был московской, да по милости боярина Пушкина и подьячего Гаврюшки стал синбирской, стольника Дашкова дьяк.
— Все знаю! Государево-царево имя и отчество в грамоте о ворах пропустил?
— А ну вас всех к матери с отчествами-то!
— Ой, уж и всех, Аким Митрич?
— Да, всех, — курносый сердился.
— Ужли и великого государя?
— И великого царя, всея белые и малые Русии самодержца, патриарха, бояр сановитых, брюхатых дьяволов.
— Ой, да ты, в Ыспогани живучи, опоганился, Аким Митрич!
— Чего коли к поганому в дружбу лезешь, крыса!
Шмыгнув глазами в сумраке, рыжий засмеялся:
— Вот осердился! Я сам, глядючи на здешнее, сильно хаю Москву.
— И царя?
— И великого государя!
— И патриарха?
— Патриарха за утеснение в вере и церковные суды неправые!
— Ну, коли так, пойдем в кафу, о родном говоре соскучил много!
— Давно пора, Акимушка! Чего друг друга угрызать?
— То правда!
Кафа — обширная, под расписной крышей на столбах, кругом ее деревянные крашеные решетки. У входа за решетку, на коврике, поджав ноги, сидел хозяин с медным блюдом у ног, между колен кальян. Оба, рыжий и его приятель, входя за решетку, сказали:
— Салам алейкюм!
— Ва алейкюм асселям!
— Зачем сегодня плата ду шаи? [181]
Хозяин кафы толкнул изо рта мундштук, щелкнув языком:
— Два хороших мальчики, новы… Хороши бачи!
Посредине кафы из белого камня фонтан, брызги его охлаждают душный воздух. Около, на коврах красных из хлопка, сидели персы, курили кальян. Ближе к наружным решеткам в железных плетеных цилиндрах, делая воздух пестрым, горели плошки. Убранные в блестки, с нежными лицами, как девчонки, в голубых с золотом шелковых чалмах, увешанные позвонками, с бубнами в руках, руки голые до плеч и украшены браслетами, — кругом фонтана плясали мальчики лет тринадцати-четырнадцати. На поясах у них вместо штанов висели перья голубые, желтые, с блестками мишуры. По коврам дробно, легко скользили смуглые ноги. Часто в пляске перья крутились, мелькали смуглые зады. Иные из персов, выплюнув мундштук кальяна, скалились, хлопая в ладоши:
— Сэг! [182]
Сквозь решетки кафы со всех сторон глядели с черной улицы бородатые лица, зеленели, голубели чалмы, изредка белела пышная аммама ученого. Но белого среди зеленого и голубого было мало. Когда пляшущие мальчики крутили в воздухе цветными перьями, голоса с улицы кричали:
— Азер! Азер! [183]
— Вай!
Если же, взявшись за руки и плавно, волнисто, сверкая мишурой, смуглым телом и браслетами, колыхались, — по толпе бежало слово — тут, там и еще:
— Аб! [184]
Смуглые ноги, стройные, как девичьи, не уставая мелькали, и все больше и больше казалось, что танцуют девочки. Дым кальяна медленно густел, отливая свинцом, уплывал, гонимый прохладой фонтана, за решетку, в черную даль.
— Винца ба, Аким Митрич?
— Оно ништо, ладно винца, только по моему наряду того и гляди не дадут?
— Дадут, крашеные черти!
— Наши московиты хуже их, Гаврюшка!
— А все ж таки худ-лих, да свой!..
Потребовали кувшин вина. Хозяин от входа долго глядел на московских, потом махнул рукой. Мальчик, ставя вино, сказал:
— Хозяин спрашивает: оба гяуры, или кто из вас правоверный?
— Скажи, бача, московиты! Вот он пойдет в Мекку, станет правоверным, — рыжий указал на приятеля, а по-русски сказал: — И пошто ты, Аким Митрич, вырядился тезиком?
— Дело мое…
— Поедем в Москву, придется киндяк таскать?
— Таскай! Мне и в шалах с чалмой ладно.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: