Ярослав Голованов - Королев: факты и мифы

В 1953 году оптимальная схема сверхдальней ракеты была найдена. Сергей Павлович делает доклад о результатах всех этих расчетов, и конструкторское бюро Королева начинает эскизные разработки «семерки».

Вскоре после первых испытаний водородной бомбы Малышев приехал к Королеву. Потом зачастили целой компанией: Курчатов, Харитон, Щелкин, Духов. Обо всем расспрашивали, вникали во все детали. Однажды Вячеслав Александрович приехал один, сказал, что хочет посоветоваться по будущим работам. Совещались в довольно узком кругу. Малышев был необыкновенно жизнерадостен и оживлен, шутил, и на людей, мало его знающих, мог произвести впечатление человека легкомысленного и поверхностного. Но Королев понимал, что весь этот малышевский оптимизм неспроста, что разрядка обстановки нужна ему для чего-то очень важного и ухо надо держать востро. И он не ошибся.

– Так сколько весит ваша ракета? – небрежно спросил Малышев у Мишина.

– Примерно сто семьдесят тонн, – ответил Василий Павлович.

– И сколько же такая махина может поднять? – Он обернулся к Крюкову.

– Около трех тонн, – ответил Сергей Сергеевич.

– Ну что это такое – три тонны? – Малышев с улыбкой смотрел на Королева.

– А что? Совсем неплохо, – дипломатично ответил Королев, понимая, что главное – впереди.

– Товарищи, – Малышев стал вдруг очень серьезным. – Термоядерная бомба весит сегодня около шести тонн. Ваши три тонны, – ни то ни се. Шесть тонн. Ну, пять с половиной. Физики обещают этот вес уменьшить, но ориентироваться надо на шесть тонн. Я понимаю: никто никогда такой ракеты не делал. Так ведь и бомбы такой тоже никто никогда не делал! Мы получаем абсолютное оружие: невероятной силы заряд, способный поразить любого потенциального противника.

– К сожалению, абсолютного оружия не бывает, – вздохнул Королев. – Завтра придумают что-то новое, еще более совершенное... Конца этому нет...

– Но согласитесь, Сергей Павлович, что мы будем иметь мощнейший ракетно-ядерный щит.

– Это понятно. Но представляете ли вы, что это такое: ракета, способная зашвырнуть в другое полушарие Земли шесть тонн?!

– Главное, чтобы вы, Сергей Павлович, это представляли, – засмеялся Малышев...

Около недели проектанты работали не разгибаясь. Каждый вечер Королеву докладывали о ходе дела. Все яснее становилось, что форсировать ту машину, которая задумывалась, – невозможно. Речь шла не о доделке, не о переделке, а о нечто совершенно новом.

– Не получается, Сергей Павлович, – Крюков сказал это твердо. – Ничего не получается. Надо перевязывать 156машину...

Королев знал: если Крюков говорит «не получается», значит, действительно, не получается. Крюкову он верил, – потому что Крюков был мужик тертый.

У него на редкость несчастное детство. Родился он в 1918 году в Бахчисарае, но родиной считал Севастополь. Там и рос Сергей – единственный сын в семье черноморского моряка. В 1927 году отец заболел и умер в больнице. Мать давно болела раком и тоже вскоре умерла. Он остался один в девять лет. Сердобольная тетка Евдокия Федоровна и добрейший дядька Евдоким Федорович приняли его в свою семью. Дядька был железнодорожником, все время кочевал по Крыму: Бахчисарай, Джанкой, Мелитополь. Сергею нравилась такая жизнь: в путешествиях люди взрослеют быстрее. Но и это зыбкое благополучие вдруг рухнуло: тетка умерла, а дядьку посадили: по его вине на сортировке крепко стукнулись два товарных вагона. Сергея определили в детский дом, откуда он бежал, но быстро был отловлен и помещен в керченский детприемник.

– Как я понимаю, – вспоминал Крюков, – следующим пунктом моего назначения была уже тюрьма.

Случайно в детприемнике нашел его дальний родственник отца – «седьмая вода на киселе», – и забрал к себе в город Мценск. Там он учился в школе и задумал поступать в МВТУ, но не получилось. В 1936-м он стал студентом Сталинградского механического института. И опять вроде бы все налаживается, начинает он постепенно выкарабкиваться из всех бедствий. Вот уж и диплом близок: последняя практика в Ленинграде. 23 июня 1941 года в понедельник он собирался уехать в Ригу на флот...

Война все поломала. Он работал на оборонном заводе в Сталинске 157, а долгожданный диплом получил уже в МВТУ после войны. В 46-м был в Германии, но тогда с Королевым они близко не сошлись. Настоящая совместная работа началась уже в Подлипках. Высокий, молчаливый, сдержанный в выражении своих эмоций, Крюков нравился Королеву. В 1961 году он стал заместителем Главного конструктора по расчетно-теоретической работе, отвечал за все нагрузки, баллистику, аэродинамику.

За первый спутник получил Сергей Сергеевич Ленинскую премию, а за полет Гагарина – Героя Социалистического Труда. Но после смерти Королева быстро почувствовал: все изменилось. А ему меняться вроде бы поздно. И подал в отставку... И в семьдесят с лишним лет оставался крепким, стройным, живым... Написать «стариком» – рука не поднимается, хотя он уже отгулял на свадьбе правнука...

Когда Малышев через неделю снова приехал к Королеву, Сергей Павлович повторил ему слова Крюкова:

– Надо перевязывать всю машину...

– Перевязывать, так перевязывать, – спокойно отозвался Малышев.

– Но это совсем другая ракета, с другим стартом. Это ведь большие деньги, Вячеслав Александрович...

– Сергей Павлович, – тихо сказал Малышев. – Я ведь все понимаю, мне ведь Устинов уже объяснил, что мы вытворяем. Знаю, что уже затрачены средства на прежний проект. Но их придется списать. И не только списать, но и новые просить. И немалые. Очень даже немалые. Однако ведь лучше лишнее потратить, но сделать, действительно, что-то стоящее, чем сэкономить и ничего не иметь. Вы согласны со мной?

– Согласен. Но ведь для того, чтобы я мог начать работать, нужно постановление правительства.

– Пишите проект постановления и завтра присылайте мне...

Через неделю новое постановление правительства по ракете Р-7 было принято.

Когда лет через тридцать после всех этих событий ветераны ОКБ однажды начали вспоминать всю историю создания «семерки» и этот разговор Малышева с Королевым, им стало ясно, что именно тогда была решена судьба первого в истории искусственного спутника Земли и запрограммировано наше первенство в эпохальном полете первого человека в космос. Ветераны утверждали, что «нормальный» срок для принятия постановления такого масштаба в 70-е годы составлял около двух лет.

Михаил Клавдиевич Тихонравов

Анатолий Аркадьевич Благонравов

М.К.Тихонравов и Г.Ю.Максимов