Илья Бояшов - Танкист, или «Белый тигр»

– Черт с ним! - отмахивался от пакостного монстра Рыбалко. Повинуясь Коневу - тот был вне себя от нетерпения - генерал размашисто рвал карту красным карандашом. Пора было заканчивать дело: «тридцатьчетверочки» развернулись во всем своем блеске на Тельтов канал, [47]имея Ваньку, как беспощадное острие. Потоки «ИСов» и САУ затопили с юга последние свободные автострады. На севере, лаская слух самоходчиков и танкистов, вовсю грохотал Рокоссовский. Кровавя всеохватным заревом облака на востоке, таранил злосчастную 9-ую армию докаленный до бешенства Жуков. К 23-ему Берлин охватило дымами, а Ивана Иваныча - невиданной, просто тотальной, злостью.

Переправа надолго запомнилась: Белый Призрак словно знал, где Найденов меняет разбитый миной «ленивец». Выскочившие на полном скаку к вздыбленным мостам канала «Т-70» тотчас попали под его беспощадный прицел. Взорвалось все - даже сопровождающий обреченные танкетки радийный бронетранспортер. Обосновавшийся на той стороне дракон поливал «бронебойными» то здесь, то там утыкающиеся в берег «Т-34». Развернуться было попросту негде: новые танки напирали друг на друга - и гарантированно сгорали. Танкисты, сбивая с себя и товарищей липкое пламя, давились бессильными слезами - они едва успевали уворачиваться от разлетающихся башен. В эфире сновал туда-сюда густой отчаянный мат. Орали танки, орали раненые, орали командиры попавшихся на удочку бригад. Все подходы к последней преграде были забиты телегами и фургонами - тыловики совершенно некстати проявили невиданную прыть: так что в мгновение ока берег покрылся костьми и разбитой техникой. А «Тигр» превзошел сам себя - его «восемь-восемь» неистовствовала, опрокидывая «СУ-76», как спичечные коробки. Еще живые «тридцатьчетверки» вступали в безнадежную дуэль - и взлетали на воздух. Белый Призрак готов был рвать и метать, но как только показался невесть откуда прорвавшийся, истошно гудящий найденовский танк - немедленно растворился за мрачными домами предместий.

Кирпичная кладка оказалась настолько мощной, что ее не брали ни фугас, ни «фауст». Напрасно Иван Иваныч склонял к поединку спрятавшегося подлеца, напрасно напрягал глаза порядком отвыкший от подобных переживаний гвардеец, «Тигр» преспокойно скрывался, а «ласточка» крыльев не имела.

203-мм гаубицы наконец-то прибывшего резерва готовы были нести на руках. В праведной ярости пребывали все: от генерала до последнего обозника. Рыбалко приказал сбросить с дороги даже машины с армейским имуществом - лишь бы подтянуть полки прорыва: и вот теперь-то огромные пушки стояли рядами. Подвозя снаряды, суетились артиллерийские тягачи.

Шестьсот пятьдесят стволов на квадратный километр - никто в исходе не сомневался. Найденова успокаивали:

– Ну, все, Ванька, кронты твоему уроду!

Иван Иваныч рвал танкошлем зубами.

После того, как арт-дивизии стерли в труху бетон и кладку - ведомые Черепом танки рванули на Штеглиц.

А Костлявая и в начале мая невозмутимо продолжала свою самозабвенную пахоту, укладывая в сухую песчаную почву новые тысячи. Более того, утроила усилия, зная, чем для нее пахнет прорыв Чуйкова к Рейхстагу. Осыпаемый пылью разбитых зданий Ванька бесполезно геройствовал в Шарлоттенбурге. Напрасно он опять-таки первым ворвался в Институт физических исследований кайзера Вильгельма: Призрак сумел просочиться к югу от «логова», туда, где истошно ревели в проселках танки Лелюшенко Там, в напоенных сосновой смолой лесах, закипела последняя свалка. Остатки разорванной в клочья под Одером и Зееловскими высотами 9 армии, шарахаясь от обреченного города, прямо через позиции противотанковых «76-х» и танковых «85-х», лезли на заходящее солнце. Перспектива сибирского плена гнала их, как леммингов. На помощь разношерстному сброду прорывался с запада самоотверженный Венк. Мосты через Эльбу - вот о чем теперь грезили лощеные эсэсовцы и пятнадцатилетние сосунки, головы которых утопали в касках. Следом за лошадьми и легковыми машинами угрюмо брели последние мамонты загремевших в ад панцерваффе: несколько «королевских тигров» и «пантер», на которых рядами слоились раненые. У «королей» не оставалось шансов: повсюду теперь безумствовали «катюши», поливая леса термитом. Штурмовики чуть не клевали землю носом. «Тридцатьчетверки» стояли рядами, как на параде; к ним не успевали подвозить боезапас. С танков на прогревшийся пожарами песок сыпались россыпи гильз. Заматеревшие, битые перебитые войной и походами, разменявшие каждый с десяток сгоревших «коробочек», ветераны, которым сам черт был уже не брат, знали, как выманить «ганса». Фугасами разносились верхушки сосен: стволы дробились в щепу, щепки резали беспощадней осколков: у тех, кто прятался под деревьями, пытаясь зарыться в корни, не оставалось шансов. Пережившие деревянный дождь немцы лезли в чемоданы, карманы и вещмешки за платками и полотенцами, и, размахивая ими, понуро сбивались в бесконечные, извивающиеся по всем дорогам, колонны. Смекалка и опыт танкистов делали дело; из каждого десятка солдат к Венку прорывался один. Сухие леса дымили на всем протяжении от Барута до Лукенвальде, разнося повсюду вместе с гарью сладкий тлен. Перебиваемые, кроме того, сосной, нарастающими травами, чадом берлинских кварталов, эти, слишком хорошо узнаваемые «духи» войны в мае 45-го стали наиболее терпкими - и все чаще обманывали нюх Ивана Иваныча.

А «Тигр», вдоволь наиздевавшись над усилиями неутомимого Ваньки, раздразнив его практической неуязвимостью, нырнул в мешанину лесов, и заваленных техникой проселочных дорог - и попросту сгинул. В один прекрасный момент Найденов, прежде постоянно нащупывающий монстра своей самой совершенной и надежной в мире локацией, подскочил на сиденье. Напрасно он, притормозив несчастную «ласточку», раздувал ноздри. Напрасно, заглушив мотор, с содроганием и бесполезной надеждой превратился в сплошное вселенское ухо. Отовсюду несся радостный гул «ИСов» и «тридцатьчетверок». Недобитые «мардеры» испускали крики отчаяния, но того единственного, наводящего ужас на все, что снабжено гусеницами и пушками, леденящего рыка, не осталось в помине.

Колени Ивана Иваныча утонули в тяжелом песке очередного проселка. С обезображенных губ сорвалась самая потаенная мольба, какая только могла зародиться в иссушенном теле. На виду своего полка Найденов вновь вспомнил о Господе, который, вне всякого сомнения, с интересом следил за его невиданной Одиссеей. Великая ярость переполняла Ваньку. Он неистово призывал на голову дракона небесное машинное воинство: и, разумеется, небо тут же наполнилось благодатным танковым грохотом. Господь натянул танкошлем. Бог схватился за рычаги!