Эйдзи Ёсикава - Десять меченосцев

Когда Китабатакэ занимался под руководством Бокудэна, наставник посвятил его в Высшую Ступень владения мечом – секретнейший из тайных методов. Сын Бокудэна, Цукахара Хикосиро, унаследовал фамилию и имение отца, но не был посвящен в таинство меча. По этой причине стиль Бокудэна распространился не на востоке, где жил Хикосиро, а в районе Куваны, где правил Китабатакэ.

Как гласит легенда, Хикосиро приехал в Кувану после смерти Бокудэна, чтобы выведать у Китабатакэ его секрет. «Отец, – утверждал он, – передал мне тайну много лет назад, сообщив, что посвятил в нее и тебя. С недавнего времени я засомневался, владеем ли мы одним и тем же секретом. Сокровенная тайна Пути – наша общая забота, поэтому следует сопоставить наши знания. Согласен?»

Китабатакэ, раскусив хитрость наследника Бокудэна, согласился продемонстрировать свое умение, но показал Хикосиро лишь внешнюю сторону Высшей Ступени, скрыв ее потаенный смысл. Таким образом, Китабатакэ остался единственным обладателем знаний об истинном стиле Бокудэна, поэтому для его изучения самураи ехали в Кувану. На востоке страны Хикосиро выдавал за оригинальный отцовский стиль одну его видимость, лишь форму, лишенную души.

Эту историю рассказывают всем, кто оказывается в местности Кувана. Легенда сама по себе хороша. Взятая из жизни, она достовернее и убедительнее тысячи других народных преданий, которые поведают вам во славу родного города или провинции.

Мусаси услышал легенду от извозчика, когда они спускались с горы Тарусака после посещения замкового города Кувана. Он кивнул и вежливо пробормотал:

– Правда? Интересная история.

Была середина последнего месяца года, и хотя климат провинции Исэ считается мягким, ветер со стороны залива Нако пробирал до костей. Тонкое кимоно, исподнее хлопчатое белье и верхняя накидка совсем не защищали Мусаси от холода. Непривычно светлая одежда выглядела грязной и засаленной. Лицо его не то что загорело, а задубело от солнца. Растерзанная соломенная шляпа на косматой голове Мусаси выглядела нелепо. Потеряй он шляпу по дороге, никто бы ее не поднял. Давно немытые волосы, связанные на затылке, походили на птичье гнездо. Последние шесть месяцев продубили кожу Мусаси. Белки глаз ярко сверкали на черном лице.

Подрядившись подвезти немытого клиента, извозчик потерял покой. Он сомневался, что ему заплатят, и уж вовсе не надеялся на оплату обратного пути после того, как доставит седока далеко в горы.

– Господин! – робко произнес он.

– М-м-м?

– Мы доедем до Ёккаити к полудню, а к вечеру до Камэямы, но в деревне Удзи будем за полночь.

– М-м-м.

– Вас это устраивает?

– М-м-м.

Мусаси больше занимала панорама залива, а не беседа с возницей, поэтому на все его вопросы он отвечал кивком или хмыканьем. Извозчик еще раз попытался завязать разговор.

– Удзи – крохотное селение в глубине гор в восьми километрах от горы Судзука. Что там интересного?

– Надо повидаться с одним человеком.

– Там никого нет, кроме крестьян и дровосеков.

– Мне сказали в Куване, что там живет большой специалист по цепному шестоперу.

– Скорее всего, это Сисидо.

– Да, Сисидо, а фамилия…

– Сисидо Байкэн.

– Да..

– Кузнец, делает косы. Я слышал, что он ловко владеет шестопером. Вы изучаете боевое искусство?

– М-м-м.

– Тогда я бы посоветовал вместо Байкэна встретить мастеров в Мацудзаке. Там живет несколько лучших фехтовальщиков провинции Исэ.

– Кто, например?

– Скажем, Микогами Тэндзэн.

Мусаси кивнул.

– Я слышал о нем.

Он больше ничего не добавил, словно хорошо знал о достижениях Микогами.

Приехав в Ёккаити, Мусаси прохромал к харчевне, заказал бэнто и стал есть. Нога у него была перевязана из-за раны в ступне, поэтому ему пришлось нанять лошадь, а не идти пешком. Мусаси ревностно следил за тем, чтобы быть в хорошей физической форме, но несколько дней назад, в толчее портового города Наруми, он наступил на гвоздь, торчавший из доски. Красная распухшая ступня напоминала маринованную хурму, и со вчерашнего дня у него начался жар.

По понятиям Мусаси произошла стычка между ним и гвоздем, и тот выиграл. Для Мусаси, изучавшего боевое искусство, было унижением попасть впросак. «Разве нельзя справиться с таким противником? – спрашивал он себя. – Гвоздь был виден. Я напоролся на него, потому что шел в полусне, нет, потому что был слеп, ибо мой дух не бодрствовал в моем теле. Я допустил, чтобы гвоздь проник глубоко, что говорит о вялости моей реакции. Контролируй я себя полностью, я бы почувствовал гвоздь, едва он коснулся подошвы».

Мусаси сделал вывод, что беда заключается в его незрелости. Меч и тело пока не срослись в единое целое. С каждым днем руки его наливались силой, но дух его креп значительно медленнее. Самокритичный ум Мусаси расценивал это несовпадение как уродство.

Прошедшие полгода все же не были потеряны напрасно. После бегства из Ягю он направился сначала в Игу, затем по тракту в Оми, затем в провинции Мино и Овари. И в городе, и в горном ущелье Мусаси пытался постичь истинный дух Пути Меча. Временами ему казалось, что вот-вот на него снизойдет озарение, но тайна ускользала, и ключа к ней не было ни в городах, ни в горных расселинах.

Мусаси потерял счет поединкам. Он сражался с опытными фехтовальщиками. Найти хорошего партнера просто, труднее встретить настоящего человека. В огромном множестве людей, населяющих мир, невозможно отыскать совершенного человека. Мусаси осознал это в результате странствий, и вывод угнетал его, доставлял почти физическую боль. В такие минуты он мысленно обращался к Такуану, который был, несомненно, своеобразным и неповторимым человеком.

«Мне повезло, – думал Мусаси. – Я хотя бы одного настоящего человека знаю. Надо стараться, чтобы знакомство с ним принесло бы плоды».

Каждый раз, думая о Такуане, Мусаси ощущал боль, пронзавшую его от запястий по всему телу. Странное чувство, невольная память о тех днях, когда Мусаси был привязан к ветви на старой криптомерии. «Ничего, – думал Мусаси, – придет время, и я привяжу Такуана к тому же дереву, а сам сяду рядом и буду читать наставления о смысле жизни». Мусаси не таил обиды на Такуана и не лелеял мечту о мести. Он хотел доказать, что совершенство, достигнутое Путем Меча, выше совершенства, обретенного на стезе Дзэн. Мусаси улыбался при мысли, что в один прекрасный день он и необыкновенный монах поменяются ролями.

Не все может выйти по желанию Мусаси, но, положим, он достигнет высот в фехтовании и привяжет Такуана к дереву. Что скажет Такуан? Монах наверняка радостно воскликнет: «Великолепно! Теперь я счастлив!»

Но нет, не таков Такуан! Не изменяя себе, он рассмеется и скажет: «Дурачок! Делаешь успехи, но остаешься по-прежнему глупым!»