Эйдзи Ёсикава - Десять меченосцев

Осуги стряхнула руки Мусаси со своей спины и ничком упала в траву. Мусаси, гадая, сможет ли старуха преодолеть упрямство, пытался переубедить ее, ласково говорил с нею, словно с матерью.

– Бабуленька, вы же знаете, что умирать рано. Вам надо еще долго жить. Неужели вам не хочется увидеть, как Матахати возьмется за ум?

Старуха оскалила зубы:

– Какое тебе дело до Матахати? Он без тебя обойдется!

– Разумеется. Вам надо поправиться, чтобы помогать ему добрыми советами.

– Лицемер! – взвизгнула старуха. – Не теряй даром времени. Хочешь лестью взять? Всегда буду ненавидеть тебя!

Мусаси понял, что каждое его слово старуха перетолкует на свой лад. Он отошел в сторону к большому камню, достал коробку и начал есть. Ему приготовили рисовые колобки со сладковатой бобовой пастой, обернутые в дубовые листья. Мусаси оставил половину.

Он услышал голоса. Оглянувшись, он увидел деревенскую женщину, разговаривающую с Осуги. На женщине были хакама, какие носят в Охаре, волосы ниспадали на плечи.

– У меня в доме больная. Ей полегче стало, но она поправится быстрее, если дать ей молока. Можно подоить вашу корову? – настойчивым тоном произнесла женщина.

Осуги вопросительно смотрела на незнакомку.

– В наших краях мало коров, – произнесла старуха. – Из коровы действительно можно надоить молока?

Женщины еще немного поговорили, и крестьянка стала доить корову в кувшин из-под сакэ. Наполнив кувшин, она поблагодарила Осуги.

– Постой! – позвала та, оглядываясь, чтобы проверить, не смотрит ли Мусаси за ней. – Дай мне немного. Глотков двух хватит.

Женщина удивленно наблюдала, как Осуги, вцепившись в кувшин, жадно припала к горлышку. Струйка молока стекала по дряблой шее.

Оторвавшись от кувшина, Осуги скорчила гримасу, словно ее вот-вот стошнит.

– Какая гадость это молоко! – воскликнула она. – Может, оно пойдет мне на пользу? Вкус противнее, чем у лекарства.

– А вам нездоровится? Вы тоже больны?

– Пустяк! Обыкновенная простуда, знобит немного.

Осуги легко поднялась, будто хворь рукой сняло, и, удостоверившись, что Мусаси не смотрит, произнесла шепотом, придвинувшись к крестьянке.

– Куда ведет эта дорога?

– Почти к Миидэре.

– Это в Оцу? А дорога в обход есть?

– А вам куда надо?

– Все равно. Лишь бы избавиться от этого негодяя.

– Если пройти под гору около километра, то окажетесь на тропинке, ведущей на север. Она выведет к месту между Сакамото и Оцу.

– Увидите мужчину, который меня ищет, ничего не говорите ему про меня.

Воровато озираясь, Осуги заковыляла прочь, как охромевший богомол. Деревенская женщина недоуменно смотрела ей вслед.

Мусаси вышел из-за камня. Он давился от смеха.

– Вы, верно, из этих мест? Ваш муж – крестьянин, дровосек или что-нибудь в этом роде? – спросил он у женщины.

Опасливо поглядывая на него, та ответила:

– Нет-нет, мы держим постоялый двор на перевале.

– Тем лучше. Не окажете ли мне любезность за плату?

– С удовольствием, но я должна вернуться домой, у нас там больная.

– Я мог бы отнести молоко вместо вас и подождать там. Согласны? Если вы сейчас отправитесь по моему делу, то обернетесь до темноты.

– Хорошо, я бы пошла, но…

– Не беспокойтесь! Я не злодей, каким представила меня старая женщина. Я хотел помочь ей. Теперь я не волнуюсь, потому что она в состоянии позаботиться о себе. Я напишу записку, и вы отнесете ее в дом господина Карасумару Мицухиро. Это в северной части Киото.

Достав дорожную тушечницу, Мусаси быстро заскользил кистью по бумаге. Ему не терпелось сообщить Оцу все, что он передумал за эти дни, залечивая раны в храме Мудодзи. Отдав письмо женщине, Мусаси сел на корову и двинулся в сторону постоялого двора, повторяя про себя написанное, представляя, как Оцу будет читать письмо. «А ведь я думал, что никогда больше не увижу ее, – пробормотал Мусаси, внезапно пробудившись к жизни. – Она была такой слабой, верно, и сейчас в постели, – думал Мусаси. – Получив письмо, она сразу же поднимется и поспешит на встречу со мной. И Дзётаро тоже».

Мусаси не подгонял корову, и она неторопливо брела, пощипывая траву. Письмо Оцу было простым, но Мусаси оно нравилось.

«На мосту Ханада ждала ты, – писал он. – Теперь жду я. Я жив и здоров. Буду ждать тебя в Оцу, на мосту Кара в деревне Сэта. Нам нужно о многом поговорить».

Мусаси хотелось придать теплоты деловому тону письма. Он повторил его про себя, выделив слова «о многом поговорить», и послание показалось ему выразительным.

Добравшись до постоялого двора, Мусаси слез с коровы и, бережно держа кувшин обеими руками, позвал хозяев. Постоялый двор ничем не отличался от сотни подобных заведений. По фасаду тянулась открытая веранда, где путники могли наскоро перекусить и попить чаю. Внутри находились харчевня и кухня. Комнаты для постояльцев располагались вдоль задней стены.

Пожилая женщина разводила огонь в очаге под котлом для воды. Мусаси сел, и женщина молча налила ему остывшего чаю. Мусаси объяснил, что попросил хозяйку постоялого двора отнести его письмо в город, и протянул кувшин с молоком.

– Что это? – удивилась она.

Мусаси решил, что старушка плохо слышит, и с расстановкой повторил ей сказанное.

– Молоко? Зачем? – Женщина недоуменно повернулась и крикнула в глубь дома: – Господин, можно вас на минутку? Не возьму в толк, что хочет гость.

Из-за угла появился молодой человек.

– В чем дело?

Женщина молча сунула ему в руки кувшин, но он не видел кувшина и не слышал ее слов. Взгляд его был прикован к Мусаси. Мусаси был поражен не меньше подошедшего.

– Матахати!

– Такэдзо!

Оба кинулись друг к другу, но вдруг замерли, словно их что-то остановило. Мусаси раскрыл объятия, и Матахати, выронив кувшин, раскинул руки.

– Подумать, столько лет!

– После Сэкигахары ни разу не виделись!

– Сколько же лет прошло?

– Пять. Точно. Мне уже двадцать два.

Они обнялись. Запах пролитого молока напомнил им далекое деревенское детство.

– Ты прославился, Такэдзо. Я не должен называть тебя этим именем. Буду, как и все, величать тебя Мусаси. Только и говорят про бой у раскидистой сосны. О других твоих подвигах тоже многое слышал.

– Не смущай меня! Я все еще любитель. Просто на свете немало людей, которые владеют мечом еще хуже меня. А ты живешь здесь?

– Да, уже десять дней. Ушел из Киото и хотел двинуться в Эдо, но обстоятельства задержали меня.

– Мне сказали, что у вас здесь больная женщина. Я ничем не могу помочь, но меня попросили передать молоко, вот я и принес кувшин.

– Больная? Ах да, это моя попутчица.

– Сочувствую. Как я рад тебя видеть! В последний раз я получил весточку от тебя, когда направлялся в Нару. Записку принес Дзётаро.