Эйдзи Ёсикава - Десять меченосцев

«Так и не дождался тебя. Не могу больше оставаться здесь. Постарайся догнать меня по дороге», – гласила записка, похожая на большую белую бабочку.

Матахати заспешил по дороге Накасэндо, ведущей из Кисо в Эдо, но и дойдя до Кусацу, он не нагнал Мусаси. Матахати миновал Хиконэ, Ториимото и уже подумал, что проглядел Мусаси. На перевале Сурибати он прождал полдня, вглядываясь в прохожих. Когда Матахати достиг поворота на Мино, он вспомнил слова Кодзиро.

«Неужели меня одурачили? – спрашивал он себя. – Правда ли Мусаси хотел идти вместе со мной в Эдо?»

После долгих поисков Матахати наконец увидел Мусаси на выезде из города Накацугава. Он обрадовался, но, подойдя поближе, обнаружил, что женщина на корове – Оцу. Охваченный ревностью, он не мог держать себя в руках.

«Какой я дурак! – подумал он. – Дурак с того самого дня, как он уговорил меня сбежать на войну. Не позволю издеваться над собой! Подожди, я еще с тобой расквитаюсь!»

– Ну и жара! – воскликнул Дзётаро. – Впервые так запарился на горной дороге. А мы сейчас где?

– Недалеко от перевала Магомэ, – ответил Мусаси. – Говорят, это самая трудная часть пути.

– В любом случае с меня довольно! Но скорее бы оказаться в Эдо. Там куча народу. Правда, Оцу?

– Действительно, только я вовсе не спешу в Эдо. Всю жизнь пропутешествовала бы по пустынной дороге.

– Вольно так говорить, когда едешь верхом. Шла бы пешком, запела бы по-другому. Смотрите, водопад!

– Отдохнем, – коротко бросил Мусаси.

Они свернули на узкую тропинку. Цветы на поляне еще блестели росой. Путники подошли к одинокой заброшенной хижине, стоявшей напротив водопада на скале. Дзётаро помог Оцу спешиться и привязал корову к дереву.

– Взгляни, Мусаси, – произнесла Оцу, указывая на дощечку на хижине, гласившую: «Мэотоно таки» – «Чета водопадов». Смысл объяснялся просто – скалы разделили водопад надвое. Один поток, мощный и бурный, низвергался с высоты с грозным ревом; второй, тихий и прозрачный, струился ровным потоком.

Кипящий водоворот у подножия водопада привел Дзётаро в неописуемый восторг. Скатившись вниз по склону, он забегал по обточенным водой камням, подпрыгивая и приплясывая.

– Полно рыбы!

Вскоре он истошно завопил:

– Поймал! Камнем ее оглоушил!

Обрадованный мальчик побежал дальше, и шум воды поглотил его голос.

Мусаси и Оцу сидели на траве в тени хижины. Над поляной играли сотни маленьких радуг.

– Куда он убежал? – произнесла Оцу. – За ним не углядишь.

– Неужели? Я в его возрасте был куда хуже. А Матахати был тихоней. Где он? Откровенно говоря, я за него волнуюсь больше, чем за Дзётаро.

– Я рада, что Матахати нет с нами. Мне пришлось бы прятаться от него.

– Зачем? Мы бы ему все объяснили, и он понял бы нас.

– Вряд ли. Он и его мать не похожи на других людей:

– Оцу, ты окончательно решила?

– О чем ты?

– Хочу спросить, не надумаешь ли ты вернуться к Матахати?

Лицо Оцу исказила гримаса отвращения.

– Никогда! – негодующе ответила она.

Глаза Оцу покраснели, она закрыла лицо руками. Белый ворот кимоно вздрагивал от ее рыданий. Дрожащая фигурка девушки словно бы говорила Мусаси: «Твоя и только твоя!»

Мусаси пожалел о сказанном. Несколько дней он постоянно был рядом с Оцу, любуясь игрой света на ее теле. Вечерами, когда на ее одежду падал неверный огонь лампы, днем в лучах теплого солнца. Бисеринки пота на ее, коже напоминали ему капельки росы на цветах лотоса. По ночам их разделяла тонкая ширма, и он с волнением вдыхал тонкий аромат ее волос. Кровь его закипела, как водопад. Неукротимая страсть овладела Мусаси. Резко встав, он отошел в сторону, на солнце, и сел в высокую зимнюю траву. Он тяжело вздохнул. Оцу подошла к нему, опустилась на колени рядом и вопросительно посмотрела ему в застывшее, строгое лицо.

– Что с тобой? – спросила она. – Я чем-то расстроила тебя? Прости меня.

Чем напряженнее становился взгляд Мусаси, тем теснее прижималась к нему Оцу. Она вдруг обвила его руками, от теплоты ее хрупкого тела Мусаси содрогнулся.

– Оцу! – закричал он. Мощными, коричневыми от загара руками он схватил Оцу и опрокинул ее на траву. У Оцу перехватило дыхание от грубости его порыва. Освободившись из его объятий, она сжалась в комочек.

– Ты не должен так поступать! – хрипло крикнула она. – Как ты мог? Никогда не ожидала от тебя. Неужели ты такой, как все мужчины! – рыдала она.

Боль и ужас в глазах Оцу мгновенно остудили пыл Мусаси. Он тут же опомнился.

– Почему? Почему так случилось? – воскликнул он, зардев от стыда, едва не плача от потрясения.

Оцу поднялась и ушла, оставив на траве выпавший из кимоно мешочек для благовоний. Мусаси стонал, глядя на разорванный мешочек, затем уткнулся лицом в траву. Из глаз его хлынули слезы боли и отчаяния.

Он чувствовал, что Оцу одурачила его. Но разве губы, волосы, глаза, все существо Оцу не манили его к себе? Не она ли раздула огонь в его сердце, а когда пламя вырвалось наружу, в ужасе бросилась прочь?

Мусаси казалось, что многолетние попытки достичь совершенства безнадежно рухнули, и преодоленные им суровые испытания оказались напрасными. Зарывшись лицом в траву, Мусаси твердил, что он не сделал ничего постыдного, но слова девушки не давали ему покоя.

Мусаси, однако, не пришла в голову мысль, что значит непорочность для девушки, как дорога ей недолгая пора невинности.

Вдыхая запах земли, Мусаси приходил в чувство. Когда он поднялся, огонь в глазах потух, лицо было бесстрастным. Наступив на мешочек для благовоний, Мусаси постоял в задумчивости, словно прислушиваясь к голосу гор. Тяжелые брови сурово сдвинулись, как перед боем у раскидистой сосны.

Солнце зашло за облако, скрипуче прокричала птица. Ветер переменился, а водопад зашумел сильнее.

Оцу, чье сердце трепетало, как пойманный воробей, наблюдала за Мусаси, спрятавшись за дерево. Она понимала, как глубоко ранила его, ей хотелось быть рядом с ним. Хотелось броситься к нему, моля о прощении, но ноги не слушались ее. Она впервые увидела, что ее возлюбленный не был воплощением мужских добродетелей, какими она их представляла. Обнаружив в Мусаси животную страсть, зверя во плоти, Оцу опечалилась и испугалась.

Оцу побежала, но через двадцать шагов любовь к Мусаси остановила ее. Успокоившись, она убеждала себя, что страсть Мусаси отличается от животных примитивных чувств других мужчин. Больше всего на свете ей хотелось извиниться перед ним и уверить, что его поступок не обидел ее.

«Он все еще сердится. Что мне делать?» – подумала Оцу, заметив, что Мусаси нет на прежнем месте. Оцу вернулась к хижине, но увидела там лишь белую завесу из ледяных потоков водопада, сотрясавшего окрестные скалы и деревья.