Семен Скляренко - Владимир

Глухо бьют и бьют копытами кони, высоко в небе висят и звенят-звенят жаворонки, перед глазами стелется безграничное поле, поросшее серым ковылем, мелькают курганы, стоят на них каменные богатыри.

А где– то по левую руку широким Днепром от берега к берегу, от излучины к излучине плывет лодийное воинство и насад с теремом, а из его оконца поглядывает на Днепр и голубой плес царица Анна.

Она чудесная, удивительно красивая. Может быть, как говорят греки, она и в самом деле одна из красивейших женщин мира, но князю Владимиру не нужна ее красота, не о ней он грезил, не ему, с любящей, верной женой Рогнедой и многочисленной семьей, не ему, который, обольстившись невесткой Юлией, до сих пор раскаивается в любовном грехе, добиваться любви греческой царевны.

Однако все это произошло, ничего уже изменить нельзя. Сегодня, когда князь Владимир едет в поле далеко от царицы Анны, ему легче, потому что он не любил, не любит и никогда ее не полюбит, но Киев все ближе и ближе, там жена Рогнеда, боги, люди. О, какой дорогой ценой заплатил он за победу! Неизлечимая рана зияет в его сердце!…

Ехали день за днем, миновали Гадяцкое на Пеле, Переволоку над Сулою, а вскоре после Переяслава перед их взорами открылся и город Киев.

В первый же вечер по прибытии в Киев князь Владимир пошел к Рогнеде -не в силах больше мучиться и страдать, он хотел поговорить с ней откровенно, как им теперь быть.

Рогнеда знала, что произошло в Херсонесе. Она ни о чем не допытывалась, но жены бояр, воевод и даже слуги говорили, что князь заключил с ромеями в Херсонесе мир, взял себе в жены царевну и стал василевсом.

И вот князь приехал с комонным воинством в Киев, а царица Анна следует на лодии.

Рогнеда поняла, едва лишь Владимир переступил порог светлицы, зачем он пришел в этот вечерний час, она знала, что рано или поздно между ними состоится разговор, не думала только, что все произойдет так быстро.

Беспокоило княгиню и то, что о событиях в Херсонесе стало известно детям, несколько дней они избегали ее, и не потому, что не хотели с ней говорить. Нет, не знали, что сказать матери, как помочь ей в большом семейном горе.

Особенно волновался Ярослав, раз и другой заходил он к ней, но так ничего и не сказал. Как-то мать заметила у него на глазах слезы; три дня тому назад Ярослав поехал от отчаяния на ловы за Днепр и там повредил ногу и теперь лежал тут же, в тереме, в соседней светлице.

Однако думать о том сейчас не приходилось – князь Владимир стоял на пороге в темном платне, в котором обычно ходил на брань, с мечом у пояса, с непокрытой головой -только усталый, худой.

– Добрый вечер тебе, Рогнеда!

– Добрый вечер и тебе, Владимир…

Он не подошел, не обнял ее, не поцеловал, как бывало, а, медленно пройдя вперед, тяжело опустился на скамью, даже меч загремел по полу, и склонил голову на руки.

– Я пришел к тебе поговорить…

– Что ж, говори, Владимир, я давно этого ждала.

– Буду откровенен, Рогнеда… Счучилось то, чего не хотел, о чем не думал…

– Дивлюсь, что так говоришь, – ответила Рогнеда. -Ты, помнится, хотел победить Византию – и вот победил. Ты хотел стать наравне с императорами – и ныне ты называешься василевсом. Ты задумал окрестить Русь – и окрестил ее…

– Тебе, вижу, – промолвил Владимир, пытаясь улыбнуться, – точно известно, что произошло в Херсонесе, лишь одного ты не знаешь…

– Нет, Владимир, – сказала Рогнеда, – и то единое я знаю. Ты – василевс, поелику стал мужем царевны Анны… Спасибо тебе, Владимир, что не привез ее сюда сразу, а приехал один – велика Гора, но тебе с двумя женами тут было бы тесно… Боже мой! – воскликнула Рогнеда, и в ее голосе звучала великая боль. – Когда-то тоже ты приехал на Гору один, меня же позвал позднее, ныне царица Анна плывет где-то в лодии, ты же решаешь здесь мою судьбу.

– Ты смеешься надо мной, Рогнеда?…

– Нет, никогда, верь мне, не смеялась я над тобой, просто говорю о суетном мире – какой он безжалостный и жестокий.

– Неужто ты думаешь, что мне было легко жить в этом мире?

– Нет, василевс Владимир, не думаю, чтобы тебе было легко жить, если когда-нибудь люди узнают твою жизнь, они содрогнутся…

– И проклянут? – спросил Владимир.

– Нет, не проклянут, ведь ты любишь Русь более себя, а за это можно все простить, все забыть… И я, Владимир, понимаю, знаю, ты долго мучился и страдал. Ты должен был идти против ромеев, положить новый ряд, принять христианство…

Она умолкла.

– Должен был ты, Владимир, и стать василевсом, надеть корону, ты достоин этого, иначе не был бы и русским князем… Помнишь, когда ты шел на брань с ромеями, мы говорили с тобой об этом…

– Помню, – тихо промолвил Владимир.

– Одного не разумею, – закончила Рогнеда, – как мог ты, имея жену, думать о другой и, ничего мне не сказав, обвенчаться с нею?

– Рогнеда! – приложив руку к сердцу, сказал Владимир. -Когда я шел на брань, ни о какой царевне не думал, полагая с императорами ряд, о том и не помышлял, но греческие императоры суть лживы и хигры, не верил им и не верю, вот и потребовал у них руки царевны Анны…

– Видать, очень боятся тебя императоры, коли согласились выдать за тебя свою сестру… Но Анне ты веришь?

Нахмуренный и суровый, Владимир коротко отрезал:

– Назвав ее своей женой, не могу и не хочу о ней говорить…

Рогнеда поняла боль Владимира, который не изменял своему слову.

– Прости, Владимир, – промолвила она. – Я словно и позабыла, что все уже свершилось. Добро, не будем о ней говорить… Но про себя самого скажешь?

– Про себя? Скажу…

– Только всю правду, не бойся, какой бы она ни была для меня горькой: ты любишь царевну Анну?

Владимир закрыл глаза и, стиснув губы, долго молчал, потом посмотрел на Рогнеду и промолвил:

– Видишь, я долго думал, прежде чем ответить тебе, ведь… о таких вещах обычно не спрашивают… Но нет, ты, Рогнеда, имеешь право и должна была спросить…

Он снова умолк, ему трудно было сказать правду так, чтобы она поняла его и не так сурово осудила, ей эти слова были необходимы, они облегчали страдания раненого сердца.

– Добро, – промолвил Владимир, продумав все до конца, -тревожила меня не ее красота, до той поры я никогда и не видел Анны, но, увидав, был поражен. Однако, верь мне, не любил и сейчас не люблю ее. Ужасаюся тому, что сталось, будь моя воля – повернул бы все вспять… Вот и поведал тебе всю правду.

– Нет! – решительно ответила Рогнеда. – Как не повернуть вспять Днепра, так не повернуть нам жизни и счастья. Ты создал империю Русь, сам стал василевсом, женился на греческой царевне, но… – она помолчала, – мне жаль тебя.

– Рогнеда! – крикнул он. – Ты можешь днесь поведать все, в твоих речах одна правда… Но не говори, что жалеешь меня, я не токмо василевс, но и человек.