Семен Скляренко - Владимир

Дружинники сели на коней, по снегу заскрипели полозья, сани с корстой двинулись дальше.

Долго, с непокрытой головой, с опущенными руками, стоял среди снегов князь Ярослав, раздумывая о горькой участи брата своего Вышеслава.

В Новгород князь Ярослав прибыл без всяких почестей и славы. Так получилось, наверно, потому, что его поезд промчался по льду Ильмень-озера вечером, а у княжьего терема остановился поздно ночью, когда в Новгороде все спали.

Подняв на ноги сонную стражу, послы, ездившие в Киев, вместе с князем Ярославом вошли в терем. Забегали дворяне, зажгли огни, в трапезной зазвенела посуда, запахло жареным мясом.

В терем, запыхавшись, тотчас прибежали воеводы и бояре, а вместе с ними и посадник Добрыня, выделявшийся своим нарядом, гривнами, цепями и важной осанкой.

После ужина мужи, воеводы и бояре удалились, но Добрыня остался – хотелось ему поговорить с новым князем, да и кто-то должен был провести Ярослава в палаты.

Так они остались наедине на верху терема, в светлице, которая выходила окнами на Волхов. У Добрыни с вечера болела печень, а теперь, выпив меду и поев, он захмелел, отяжелел, его клонило ко сну. Ярослав же, ехавший из Киева больше месяца и почти не сомкнувший глаз последние ночи, был совсем бодрый. Слегка прихрамывая, он прошелся по палате, постоял у окна и обернулся к воеводе.

– Я, княже Ярослав, – начал Добрыня, – служил еще твоему деду, мир его праху, князю Святославу, вуем был отцу твоему Владимиру, много лет сидел посадником в Новгороде, был первым воеводой и боярином у князя Вышеслава.

Добрыня умолк, ожидая, что скажет Ярослав. Но Ярослав молча стоял у окна и смотрел на темные очертания теремов, на заснеженный Волхов.

– И с христианством помог я князю Владимиру, – продолжал Добрыня, – немало обрел врагов среди язычников, немало найдется их и поныне. Перуна к конскому хвосту привязал и вверг в Волхов. Воеводы и бояре свое, а я человек княжий, токмо князьям служил и повинен служить…

Князь Ярослав отвернулся наконец от окна и пристально посмотрел на воеводу Добрыню. Тот даже вздрогнул – на него смотрело лицо юного Владимира: тот же лоб, нос, рот, и что больше всего поразило его – князь новгородский Ярослав смотрел на Добрыню глазами его сестры, Малуши.

– Много я слышал о тебе, воевода Добрыня! – сказал Ярослав. – Знаю, немало ты сделал для земель полунощных.

– Верь мне, княже, – смущаясь и путаясь в словах, продолжал Добрыня, – ревностно стану помогать и тебе, буду первым подругом, слугою.

Ярослав сел в кресло и опустил глаза.

– Слушай, Добрыня, – сухо промолвил он. – Мне еще в Киеве много о тебе говорили, знаю, был ты верным слугою князей. Но слуги-воеводы мне не надобны, им след свои дела вершить, мне и дворяне прислужат. А я со всеми мужами моими буду служить людям полунощных земель…

Это были обидные для Добрыни слова, князь Ярослав отклонял его дружбу и службу – его внук, этот юный хромой, стало быть, сговорился по дороге с послами-боярами, а может, что еще хуже, – что-нибудь узнал о нем от отца своего Владимира?

– Так когда же велишь мне прийти? – только и нашелся что сказать Добрыня.

– Днесь, на рассвете, я велел собраться в Большой палате всем боярам, мужам, воеводам… Приходи и ты.

– Но ведь скоро рассвет… Когда же ты будешь спать, княже?

– В сем городе, – резко бросил Ярослав, – я уже не хочу спать.

На князя Владимира падают и падают удары судьбы: смерть сына Изяслава в Полоцке, измена Святополка в Ту-рове, утрата жены, которую он любил и которая любила его больше всего на свете…

Владимир крепится, сносит эти удары, старается удержать скипетр василевса; радея о покое и ладе в землях, он берет Туров под свою руку, в Полоцк посылает сына Бряче-слава, а в Ростово-Суздальскую землю, где сидел раньше Ярослав, старшего сына от царицы Анны Бориса, в Муром -ее второго сына Глеба, с ними, с согласия епископа Анастаса, посылает епископов Феодора и Илариона.

Но коли всколыхнется хоть одна волна, трудно сдержать все море – до Полоцка далеко, ходят слухи, будто неспокойно в тех землях, Туров совсем близко от Киева, а в городе, как и по всей Туровской земле, полыхают пожары, идет татьба, разбой, какие-то тайные отряды скрываются по лесам и чащам. •»

Хуже всего в Ростове и Муроме… Что приключилось с Ростово-Суздальской землей, исправно платившей дань, когда там сидел Ярослав, посылавшей людей для войска, покорявшейся Киеву? Князя Бориса земля отказывается принять. Не принимают и епископа Феодора.

Ростову следует Муром – муромчане не пустили князя Глеба на свою землю, а над епископом Иларионом еще и насмеялись, отрезали ему бороду, князь и епископ едва спаслись от смерти, бежав в город Чернигов. А теперь шлют гонцов к Владимиру, спрашивают, что делать.

Что делать? Легко сыновьям спрашивать, трудно ответить отцу-князю. Начинается осень, дороги в поле непроходимы, куда ни глянешь – распутица…

Однако страшна не распутица в поле, князь Владимир спрашивает самого себя и не знает, что делать. Шел он – и вдруг остановился, глядит, диву дается, что содеял?…

Весной, когда вишни в приднепровских садах осыпало, точно снегом, цветами, в месяце травене скончалась царица Анна. Она долго хворала, должно быть, еще с тех пор, как приехала из Константинополя, только болезнь поначалу ничем себя не выявляла: очень худосочна, думали все, уж больно нежна…

В последние годы Анна все худела, стала кашлять, и вот, пролежав целую зиму в жару, весной, когда на Днепре тронулся лед, почувствовала себя совсем плохо.

К ней звали лучших врачей из Киева и других городов, но все они, поглядев на высохшее тело царицы и услыхав ее страшный кашель, грустно покачивали головами. «Сухота, – говорили они, – одна надежда на Бога». Священники же тоже ничем помочь не могли, молились да велели уповать на Бога.

Бог не помог, царицы Анны не стало. Среди Десятинной церкви на невысоком помосте стоял сделанный лучшими древоделами, окованный серебром гроб. Повсюду: в обоих притворах, под сводами и в алтаре излучали яркий свет бесчисленные свечи, лампады, паникадила, стояли пахучие весенние цветы. Над покойницей дьяконы громко и неумолчно читали священные книги, на хорах время от времени звучали заупокойные молитвы. Священники правили погребальную службу, на горнем месте сидел епископ Анастас.

Десятинная церковь забита людьми до отказу, не протиснешься, – стоят внизу, в притворах, в сенях, полно и наверху, побаивались даже, как бы не рухнули стены.

Стояли, конечно, не как попало, а с отбором, кто был поближе к живым князьям, тому облегчался доступ к мертвой царице. У самого гроба князь Владимир с сыном Борисом. По обе стороны, сразу же за ними, мужи лучшие и нарочитые, воеводы, бояре, князья земель, которые находились в это время в Киеве, послы, гости.