Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

Гости опять задохнулись от смеха, но, увидев недовольное лицо Накышева, стали закрывать руками рты.

– Зачем же вы какого-то дурака мастера ставите рядом с нашим уважаемым Гареем Шайбековичем? – нахмурился Сабитов. – Мне так ваша шутка не показалась интересной!

– И мне тоже! И мне! – заговорили вразнобой гости.

Накышев кивал, соглашался со всеми, потом погрозил пальцем молодому инженеру:

– Вы коварный человек!.. Но я не так глуп, как ваш мастер!

Инженер, нервно попыхивая папироской, притушил ее о край тарелки, подошел к управляющему, положил ему руку на плечо:

– Дорогой Гарей Шайбекович!.. Как вы мог ли подумать? Я только рассказал это шутки ради, чтоб вашим гостям было весело!.. Кому может прийти в голову сравнивать вас с каким-то недоумком мастером!.. Простите, если я вас оби дел! Я, как и все ваши гости, ваш верный друг… Мы же одного поля ягоды – зачем же нам без нужды смеяться друг над другом и мешать каждому вести себя так, как ему хочется!.. Вашу руку, уважаемый Гарей Шайбекович!

– Давай я тебя обниму! – вскричал растроганный Накышев и полез к инженеру целоваться. – Я не такой баран, как ваш мастер, верно! Выпьем, чтоб был мир! Мы свои люди!..

Они обнялись, гости зашумели, обрадовались примирению, подняли бокалы, и гулянка вспыхнула с новой силой. Надрывался граммофон, пела, стараясь перекричать голос певицы, Зинка. Она изредка соскальзывала с колен Накышева, бросалась в объятия Сабитова, и он кружил ее по гостиной.

Накышев уже задремывал, провалясь в мягкое кресло, но иногда вдруг на минуту-другую оживал, обводил мутным взглядом пеструю толпу гостей, растягивая в пьяной улыбке губы, потом снова окунался в сон, лицо его деревенело…

Утром он долго не мог развести слипшиеся веки, потянулся к стоявшему около кровати столику, чтобы смочить пересохшее горло, но стоило лишь оторвать голову от подушки, как она загудела, налилась свинцом, и он опять лег и за стонал сквозь зубы.

Он повернулся на другой бок, почувствовал мягкое и теплое плечо Зинки, обнял ее, но Зинка спала, как убитая, и даже не шевельнулась. «Дура баба! – беззлобно и равнодушно подумал он. – Надеется, что я с нею всю жизнь буду кутить! Лисью шубу, вишь, захотела, а за нею браслет. Стану я бросать всякое добро в эту бочку без дна! Хватит и того, что кормлю как на убой!»

Головная боль не проходила, и он решил опохмелиться. Охая и слегка постанывая, точно от этого становилось немного легче, сполз с кровати, вытащил из шкафчика бутылку водки, налил стакан, выпил. И не успел он отдышаться и найти, чем закусить, как услышал торопливый стук в дверь.

– Какого черта в такую рань принесло? – хотел было крикнуть он, но вовремя спохватился, накинул на плечи халат, сунул ноги в мягкие туфли, щелкнул ключом. – Ну кто там?

– Пришел, как велели…

Увидев за дверью Нигматуллу, Накышев нахмурился.

– Я же тебе сказал – приходи, когда темно, а ты?.. Что подумают люди, если увидят, что ты ко мне чуть свет являешься?..

– Я шел так, Гарей Шайбекович, что меня даже мышь не могла заметить, – Нигматулла усмехнулся.

– Ну, что – принес?

– Зачем же сразу так? – Нигматулла снова показал в улыбке желтые, прокуренные зубы, похожие на гнилые пеньки. – Надо договориться о цене, а уж потом приносить…

– У тебя что – ум отшибло, или ты вчерашнего дня не помнишь? – хрипло выдохнул Накышев.

– Нет, ум мой пока при мне! – Лицо Нигматуллы сковала настороженная и злая гримаса. – Я в дураках много лет жил, а теперь не желаю,.. Я человек бедный, и надувать себя не позволю даже вам, Гарей Шайбекович…

Реденькая длинная бородка Накышева затряслась, но, прежде чем он успел что-либо сказать, Нигматулла нагнулся к нему и зашептал вкрадчиво:

– Я у этих малаев покупаю за два семьдесят, так? Продаю вам за грамм по три десять, так? А вы-то ведь сдаете по четыре сорок, стало быть, каждый раз по рубль тридцать в карман себе кладете! Где же справедливость?

– Не хочешь – катись на все четыре стороны! – мрачно ответил управляющий. – Другого за ту же цену найду! А болтать станешь – в Сибирь пойдешь…

– Ну, зачем же так, Гарей Шайбекович? Разве мы и без этого не договоримся? Ведь если вы меня в Сибирь отправите, то вам и самому скоро туда же дорожка ляжет – я ведь тогда молчать не стану, а уж Рамиев, если узнает, какие вы тут дела за его спиной творите, себя в обиду не даст! Мне-то ведь везде одинаково – что Сибирь, что Урал, я где хошь проживу, а вот вам будет непривычно… И жена у вас, говорят, еще молодая, и на сына позор, а уж про вас, Гарей Шайбекович, и говорить нечего…

– Ты что, пугать меня вздумал, варнак? [13]– ощетинился управляющий. – Да кто здесь хозяин, ты или я?

– Вы, Гарей Шайбекович! А я про что говорю? Вот поэтому и надо по справедливости барыш разделить! – Нигматулла прищурился: – Лишние деньги кармана не трут…

– Добавлю по двадцать копеек на грамм, – нехотя проворчал Накышев.

– Пополам, или я отказываюсь! – с обидой в голосе сказал Нигматулла. – А если поймают, дознаются, кого обвинят – вас или меня? Конечно, меня! Вы же про меня слыхом не слыхали, видом не видали, ничего не знали и не ведали! Или вам, может, неприятно, что у вас в кармане лишняя бумажка хрустит?

– Ладно, – угрюмо согласился управляющий. – А теперь иди, и чтоб я тебя днем, при свете, и в глаза не видел! Да еще вот, не забудь, чтоб все-таки не подумали чего – ты обо мне на прииске хорошо не отзывайся, ругни пару раз, это не помешает… А заодно послушай, что обо мне говорят, а то народ нынче у нас порченый пошел, все толки да слухи…

– Вот! – развел руками Нигматулла. – Я ж говорил, что такие умные люди, как мы с вами, Гарей Шайбекович, всегда договорятся! Все, что услышу, скажу. – Он тихонько прикрыл за собой дверь.

«Ладно, – подумал Накышев, снова ложась рядом с Зинкой. – На мою долю хватит. Главное, что денежки не стоят на месте… За золото и Рамиева купить можно, но ему-то я пока так глаза запорошил, что он, видать, слепой сделался, даже не наезжает… А пока не наезжает, золотишко течет себе и течет! Как говорится, заячья шкура год терпит, а я что, хуже зайца?»

Накышев хихикнул и ткнул молодую женщину в бок. Та проговорила что-то невнятно и перевернулась на спину, открыв круглое розовое со сна лицо с двумя родинками на левой щеке.

– Слышь, Зинка? – опять пощекотал ее Накышев и заговорил по-башкирски. – Придет время, и я Рамиева в конюхи найму, в конюхи! Думаешь, зря я с начальством Кэжэнского завода дружбу завел? А уездный судья зря у меня бочку за бочкой выпивает? А какого я коня прокурору подарил? Вот еще Мордера мне отсюда спихнуть и скорей в эту фишеровскую шахту влезть, тогда еще не так золотишко потечет, не ручейком – а речкой! ,

– Да что ты? – недовольно открыла глаза Зинка. – Поспать не даешь! И что за наказание, господи, с самого Оренбурга ни разу не выспалась! Думаешь, я понимаю, по-каковски ты там бормочешь? – Она потянулась, села на кровати и лениво улыбнулась. – Хоть переводчика по ставь, чтоб по ночам возле дежурил, да смотри, чтоб молоденький был, хорошенький, а то ведь я его тоже слушать не стану…