Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

Загит промолчал. Султангали подсел к брату, потерся щекой о его плечо и шмыгнул носом.

– Слушай, сказал бы ты им, откуда у тебя эти бумажки… И отпустили бы нас сразу, может, еще и дали бы чего – конфет или хлеба!..

– Нельзя, – твердо сказал Загит. – Не буду я хороших людей продавать, никогда у нас счастливой жизни не наступит, если каждый своего товарища продавать начнет!..

– Какого товарища?

– Неважно какого… А ты что будешь говорить, если спросят?

– Ну, уж я найду, что сказать, – надулся Султангали. – И чего ты важничаешь? Не с чего тебе так важничать, головотяпа ты и размазня!..

Наверху послышались шаги, и слабый свет лампы пробился сквозь щели пола. Крышка откинулась, солдат наклонился над темной дырой:

– Вылазь, хлопцы!

Мальчики один за другим вылезли из подпола и пошли по коридору к дверям, солдат громко топал сзади.

Большая светлая комната была полна людей, пришедших по совету Мухаррама из Сакмаева. За длинным накрытым зеленой скатертью столом сидел сакмаевский урядник, староста Мухаррам и незнакомец в мундире, с тонкими ниточками усов над верхней губой. Заметив вошедших, незнакомец внимательно оглядел их и остановил взгляд холодных серых глаз на Загите. Загит отвернулся к окну, стараясь не глядеть на сидевших за столом, но краешком глаза увидел, как незнакомец вытащил из кобуры пистолет и положил его на стол прямо перед собой. Хаким стоял с другой стороны стола, склонив по обычаю голову набок, отчего со своей острой бородкой был похож на старого козла. Незнакомец повернулся к нему:

– Оба, что ль, твои?

– Мой, мой малайка, – торопливо заговорил Хаким и от волнения смял в руках старую шапку.

– А что у него с ногами? – незнакомец кивнул в сторону Загита.

– Обувка мало, золото мыть, семью кормить, – тихо ответил Хаким, опуская голову.

– Та-ак, – протянул незнакомец и взял со стола пистолет.

«Сейчас пристрелит!» – с ужасом подумал мальчик.

– Хуснутдинова Хисматуллу знаешь? – строго спросил незнакомец.

– Зна-аю, – заикаясь, прошептал Загит.

– Он тебе эти бумажки давал? Смотри, будешь врать, посажу обратно в подвал, а скажешь правду – штаны дам, рубашку и сапоги… Ну, давал он тебе что-нибудь?

Загит покраснел и медленно покачал головой:

– Ничего не давал…

– А если не давал, то откуда у тебя эти бумаги и книги?

– Я, дяденька, не умею читать… – захныкал Загит. – Я взял, чтоб картинки посмотреть!..

– Бестолочь! Какие картинки могут быть в книжке Ленина? Я тебя спрашиваю, не зачем ты их взял, а кто тебе их дал! – заорал незнакомец, нервно крутя в руках пистолет.

– Это вы о тех бумагах и книгах, что вам отец передал? – вдруг выступил вперед Султангали. – Так это мои книги! Это не он, это я их стибрил…

– Что-что? Как ты сказал? – удивился не знакомец.

– Ну, стибрил, украл то есть… Они на кошевке у старосты лежали, вот я и прихватил – подумал, купит кто!

Мухаррам побледнел и вскочил. Лицо его стало красным от страха и негодования:

– Не ври, гаденыш! Не верьте ему, господин офицер, он врет, нарочно врет! – Староста сжал кулаки и умоляюще смотрел на незнакомца, который небрежно подкидывал пистолет над сто лом. – Это поклеп, он нарочно!

Офицер мигнул уряднику, и сидевший до этого с полусонным видом урядник вскочил и гаркнул во всю глотку:

– Мол-ча-ать!

– Но мальчик врет… – растерянно пробор мотал староста.

– Староста, мол-ча-ать! – снова гаркнул урядник, и Мухаррам присел на краешек стула.

– Ну-ну, мальчик, расскажи нам все, – ласково сказал офицер.

Султангали отвел глаза от широкой золоченой рамы, в которой висел портрет царя Николая в мундире, в полный рост, махнул рукой перед лицом, отгоняя надоедливую муху, тщательно высморкался и, глядя прямо в глаза офицеру, улыбнулся с независимым видом, показав свои крепкие, белые, похожие на заячьи, зубы:

– Вам, что ль, книги нужны? Так я вам до стану! Только уговор – за каждую по две конфеты, и чтобы в обертках!..

– Ну, ну, будут тебе конфеты, – подбодрил его офицер. – Говори, где еще такие книги видел?

– Да на чердаке у нашего старосты их знаете сколько? Прошлый раз сам видел, как ста роста их туда прятал! Хотите, принесу?

Загит вздрогнул. Аллах, ну и язык у моего брата, – подумал он, – ничего доверить нельзя… Хорошо хоть, не сказал ему, кто мне их давал…

Офицер кивнул головой уряднику, и тот, щелкнув каблуками, выбежал за дверь.

– Ты что, всегда воруешь? – снова обернулся незнакомец к Султангали.

– Не-е, не всегда, – серьезно сказал мальчик, – я только у тех ворую, на кого отец покажет! И это не воровство называется, а вовсе да же месть за обиду! Мщу, понятно?

Хаким изумленно затряс головой:

– Когда я говорил тебе, чтоб ты воровал? Ты что, на отца пошел, за решетку меня хочешь? – От возмущения все лицо его покрылось красны ми пятнами, руки задрожали. – Может, амбар Алсынбая тоже я велел обчистить?! А?! Кто обо крал его балаган, кто?

– Ты, – невозмутимо ответил Султангали.

– Да падет гнев аллаха на твою голову, нечестивец! Пусть у тебя выпадут все волосы! Пусть у тебя отнимется язык! – запричитал Хаким, подымая руки к небу.

Собравшиеся в помещении односельчане зашумели.

– Тихо, тихо, разберемся, – сказал офицер, но никто не обращал на него внимания.

– Так вот почему у меня прошлым летом баран пропал! – крикнул кто-то. – Эх ты, Хаким, борода твоя скоро совсем белая будет, а ты такими делами занимаешься!

– Не трогал я твоего барана, клянусь аллахом! – с яростью обернулся к говорившему Хаким.

– Как же не трогал? Целых два дня сыты были, – снова заговорил Султангали.

Собравшиеся рассмеялись.

– Ты еще кости у Кэжэн закопал, помнишь? – посмотрел на отца Султангали. – И все заставлял нас ночью есть, чтоб соседи не видели!

– О аллах, за что ты наказал меня таким сыном? – снова запричитал Хаким, не замечая, что брызгает слюной на свою бородку и сидящего прямо перед ним офицера. – Пусть твое сердце засохнет и упадет, как сучок! Пусть твое собственное ребро заколет тебя изнутри!

– Эй ты, потише! – отодвигаясь в сторону, гневно крикнул офицер, и старик замолк.

Односельчане вразнобой загомонили:

– Верни мне моего барана, сосед!

– Ха-ха! Пойди к Кэжэн, раз он закопал там его кости, там небось уже целое стадо вы росло!

– Слушай, а это не ты, случайно, стащил позавчера платье моей жены, что она повесила на плетень сушиться?

Загит не смел поднять голову от стыда. Его уже оттерли в самый угол, никто не обращал внимания на мальчика, и он старался закрыть рукавом глаза, чтобы никто не видел его слез и красного лица. А Хаким все продолжал кричать, все больше сбиваясь с русского языка на башкирский и мешая слова:

– Ты мне не сын, ты ударил меня! Пусть та рука, которая сделала это, отвалится!