Виталий Полупуднев - Великая Скифия

– Ты это уже передал своим людям, Вастак?

– Передал, государь… Нам помогают херсонесские рабы. Не все, а те, с которыми мне удалось договориться. Я обещал им от твоего имени свободу и награды после нашей победы над эллинами.

– Они получат свободу. Я уже говорил тебе об этом. Но я не вижу дыма пожаров. Уж не испугались ли твои помощники?.. Рабы трусливы, а твой Ханак – отрок безусый.

– Не Ханак руководит заговорщиками, государь, а я сам. Он же добывает сведения, нужные нам, ибо близок к хозяину, архонту, а также передает остальным мои приказания.

– Надо ускорить дело с поджогами, Вастак. Любой ценой! Если твой замысел будет выполнен, я награжу тебя, да и твоих херсонесских помощников не забуду. Ты знаешь, мое слово свято.

Вастак глянул на царя исподлобья.

– Тебе известно, государь, – сказал он, – что я бедный человек и никогда не жил в довольстве, хотя служу тебе, не щадя жизни. Но я скиф и сейчас скажу тебе, что самой большой наградой для меня будет твоя победа над Херсонесом и разрушение проклятого эллинского города, где я был рабом-кандальником. Разреши, я попробую пробраться в город. Или я погибну, или завтра ты увидишь дым и зарево над Херсонесом!

– Разрешаю. Но не медли, действуй сегодня же ночью. Иди… Эй, дайте Вастаку чашу вина и отведите его к моим поварам, пусть они его накормят!..

Палак сразу изменился. Он был человеком с быстро меняющимися настроениями. Удачи окрыляли его, неудачи повергали в уныние. Он сам сознавал это свойство своей натуры и всячески боролся с ним. Но сейчас, будучи под хмельком, не удержался и, бросив чашу на землю, вскричал:

– Херсонес должен пасть!.. Фарзой, Раданфир! Не вешайте носов! Смотрите на своего царя и подражайте его настойчивости! Многие великие полководцы годами стояли под стенами осажденных городов в все-таки побеждали их!.. Вспомните историю похода Александра… И я до конца зимы буду стоять здесь, но войду в город хозяином и победителем!

– Великий царь! – в тон ему ответил Раданфир, вскакивая. – Мы уверены в твоей победе!.. Скажи мне, Калаку, Фарзою, всем нам: «Идите на смерть!» И мы не дрогнем, все ляжем на поле битвы за тебя!.. Но… – князь снизил голос, – мы любим тебя самого, ты дороже нам всех побед, вместе взятых! Твоя жизнь и твое здоровье дороги нам, царице, всей Скифии!.. Ты часто рискуешь головою, на коне гарцуешь под стенами. Ночами стынешь на земле. Прошу тебя, как друг твой: вернись в Неаполь, твое царское место там!.. Думай, управляй, давай нам наказы и готовь новые походы. А мы будем здесь держать осаду.

– Нет, подожду… Мой отъезд плохо отразился бы на решимости воинов.

Царю казалось, что вот-вот случится нечто важное – и Херсонес окажется в его власти. Возвращаться в Неаполь с пустыми руками не хотелось. Но он сам понимал, что ему следует вернуться в столицу. На Равнине творилось неладное. Обозленные поборами и грабежами, оседлые сколоты оказывали вооруженное сопротивление царским фуражирам. Там шла настоящая малая война между крестьянами и царской конницей, расквартированной в селениях. Где-то около Хаба разодрались роксоланы с сайями. Хлеб для осаждающих и ячмень для их коней совсем перестали подвозиться. Ратники голодали, еле перебиваясь мясом издохших лошадей.

Но сейчас Палаку не хотелось думать обо всем этом. Призрак близкой победы манил его.

– Прекратим разговоры о делах, – сказал он, – давайте выпьем вина!

Страшное бедствие постигло Херсонес. Оно пришло в виде пожара, внезапно охватившего все портовые здания, в том числе и склада с драгоценным пшеничным зерном. Далеко было видно кровавое зарево над городом. Скифы выбегали из шатров и с криками показывали на огненные волны, что бушевали за стенами Херсонеса.

– Горит Херсонес, пылает!..

– Чуешь, как горелым зерном пахнет? Горят последние запасы греков!

– Через десять дней город будет нашим!

К утру пламя стало стихать. В храме Обожествленного города собрались на совет магистраты. Всем было ясно, что склады загорелись не сами собою, но были подожжены рукою тайного врага.

– В нашем городе свила гнездо измена, – заявил Минин, – и если мы не вырвем ее с корнем, то завтра будем жертвой новых преступлений, совершаемых в пользу Палака!

Всеобщий крик гневного возмущения был ответом на эти слова. В сильном волнении поднялся на ноги Херемон. Его голова тряслась более обычного.

– Нужно найти предателей и уничтожить их! – хрипло прокричал он. – И если они рабы, то и хозяев их наказать примерно за нерадение!

Дамасикл при этих словах друга детства внезапно вспомнил, как он поймал Будина, который подслушивал их разговор с Херемоном. Вспомнил и содержание разговора. Зародившееся подозрение перешло в уверенность. «Вот она, разгадка всего», – решил он мысленно.

Будин был схвачен, к великому смущению и досаде Херемона. Старому греку рыжий слуга был нужен как нянька. Без раба он чувствовал себя беспомощным, подобно младенцу. А главное – на него самого падала густая тень, как на того нерадивого хозяина, против которого выступал он сам. Выходило, что это он, уважаемый гражданин полиса, проявил слепоту, допустил, что его личный раб оказался заговорщиком против города. Да, хозяин, распустивший своих рабов, достоин всяческого осуждения и всеобщего презрения!..

Херемон был возмущен черной неблагодарностью раба, которого он кормил и которому доверял. Такие мысли распаляли душу старого грека, и он воспылал лютой злобой к своему телохранителю.

– О олимпийцы! – сетовал он, хватаясь за голову. – Как я теперь выйду на улицу? Любой водонос или каменщик будет кричать мне вдогонку обидные слова, а женщины будут тыкать в меня пальцами!

Старик схватил клюку, намереваясь пойти в судилище города, и завертел головой. Он хотел позвать своего всегдашнего провожатого Будина, но вспомнил, что его нет, плюнул в сердцах и даже изругался.

Один, шатаясь как пьяный, он не шел, но почти бежал по опустевшим улицам города, встречаясь лишь с группами воинов, несущих на плечах раненых товарищей.

Из ниши каменного забора какой-то голодающий протянул ему руку за подаянием, но старик ударил по руке палкой.

«Эка расплодилось в Херсонесе нищих, – в сердцах подумал он. – Неплохо, если их немного поубавится!»

Будина сначала привязали к каменному столбу в подземелье храма Аида, где находилось страшное судилище города, о котором не только рабы, но и свободные говорили лишь шепотом, опасливо поглядывая вокруг.

– Скажи, – вкрадчиво спросил Морд, приблизив свое уродливое лицо к лицу раба, – знаешь ли ты, кто поджег городские склады?

– Не знаю. Ни в каких тайных замыслах не участвовал. Служил господину честно.