Виталий Полупуднев - Митридат

Что-то опустилось в душе Митридата, словно померкло. И одновременно он почувствовал как бы облегчение. Все кончено, никаких решений принимать не придется, изменник сам покарал себя!.. И умер без страданий!

Царь приказал рассказать все подробно и слушал заплетающуюся речь Бакха и сухие пояснения Трифона не перебивая. Изредка отвечал кивком головы.

Все было проделано с большой ловкостью. Махар уже успел достичь Херсонеса и намеревался отплыть в Ольвию и дальше, в направлении Боспора Фракийского. Но, по настоянию Бакха, херсонесцы не выпустили из гавани ни одного из пяти кораблей беглого царевича.

Встретившись с евнухом и убедившись, что херсонесцы его не поддержат, Махар понял, что игра проиграна. Бакх предложил ему вернуться к отцу в чаянии помилования. Но он горестно покачал головой и ответил, что Митридат уже не одного из сыновей умертвил, хотя их вина была куда меньшей, чем его, Махара.

Тогда Бакх предложил ему чашу с отравленным вином. Он согласился принять смерть.

– Прочел он скиталу, полученную от меня? – угрюмо спросил царь.

– Прочел, но сказал, что не верит в возможность прощения. Добавил со слезами, что и сам не смог бы жить и пребывать около отца и государя после содеянной измены!

– Это все?

– Все, государь.

Бакх стал успокаиваться, понимая, что ничего страшного не последует, – может, царь даже проявит милость.

Только Трифон был не совсем доволен, так как ему не представилось возможности показать свои таланты в расправе над неугодными. Фрасибул и ближайшие спутники царевича были схвачены самими херсонесцами и сейчас находились в трюме корабля, закованные в цепи. Трифон завидовал Бакху, герою дня, заранее предугадывая, как щедро будет тот награжден за хитрость и распорядительность. Но Митридат, выслушав обоих, лишь кивнул головой небрежно, в знак поощрения.

– Идите, – сказал он, отвернувшись.

Бакх, поднявшись на ноги после заключительного поклона, спросил с робостью:

– Куда его? Внести во дворец?

– Нет, нет! – почти с испугом ответил царь, подверженный суеверному чувству боязни мертвых. – Отправить обратно в порт! Огласить, что царевич умер после раскаяния в содеянном. И похоронить с почетом как царского сына!

Он так и не взглянул на труп Махара. И не показался вне дворца на другое утро, когда город провожал в страну теней своего недавнего повелителя. В это же время без огласки были пытаемы и казнены все, кто окружал Махара при жизни и разделил с ним позор измены. Умер и Фрасибул, которого истязали особенно жестоко. Митридат не забыл, что именно Фрасибул отвез Лукуллу золотой венок и письмо Махара с клятвенными заверениями в верности Риму. Царь знал толк в мучительстве и сам дал указания о пытках.

Но казнены были лишь понтийские приближенные Махара. Все друзья и советники из числа боспорцев получили прощение. В том числе и Асандр. Это была не милость, как поняли рассудительные люди, а расчет. Митридат не хотел портить отношений с боспорцами и проявил к ним не свойственную ему снисходительность.

Не был судим и Неоптолем, ибо его не оказалось в живых. После встречи с царем на берегу пролива он уединился в своем доме, потом его видели в храмах, приносящим жертву богам. В день, когда стало известно о смерти Махара, он приказал рабам приготовить вино и теплую ванну. Рабы на допросе говорили, что господин лег в ванну, выпил несколько ритонов цельного, крепкого вина. После приказал принести острый нож. Взяв в руки нож, попробовал пальцем остроту лезвия и жестом удалил перепуганных рабов. Через полчаса рабы заглянули тайком в ванную и увидели, что хозяин плавает уже не в воде, а в крови. С криками они собрались вокруг и извлекли Неоптолема из ванны, уже бездыханного.

– Он сам вскрыл себе жилы и изошел кровью!.. Но разве нам поверят? – в ужасе говорили рабы, зная, что их ожидают страшные пытки и казнь.

– О боги! – рыдали служанки-рабыни. – Что нам делать? Ведь нас обвинят в его смерти!

Но ничего не произошло. Явились посланные царя в черных одеждах, осмотрели труп, обшарили все покои дома. С деловым и строгим видом сложили в мешки золотые вещи, дорогое оружие и посуду и отправили во дворец на плечах носильщиков-рабов, под охраной каппадокийских латников, вооруженных ксифосами – остроконечными прямыми мечами.

Всю рабскую челядь согнали во внутренний двор, дом опечатали, а верным слугам Неоптолема приказали:

– Обмойте и умастите тело господина, нарядите его в лучшие одежды и подготовьте к погребению.

Неоптолем был похоронен одновременно с Махаром. Были соблюдены все обычаи, принесены жертвы богам, воскурены ароматные смолы из дерева стиракс. Никто из рабов не был наказан. Все они перешли под власть дворца и отныне стали царскими рабами.

В доме Неоптолема поселился Тирибаз со своими приближенными и слугами. Это был удобный и просторный дом, и Тирибаз угадал заботу Митридата. Вообще после казней и пыток царь становился необыкновенно милостив.

Фарнак воспользовался этим временным настроением отца и, поклонившись, попросил отдать ему порабощенного воина Митрааса как гопломаха, который будет обучать молодых воинов рукопашному бою.

Царь задумался и сказал милостиво, но многозначительно:

– Мягкая у тебя душа, Фарнак! Будущему царю это непростительно. И придет время, ты пострадаешь от этой слабости! Но не хочу обижать тебя, возьми раба, может, ты и не раскаешься в этом. Скажу лишь, что прощенный изменник – изменит вновь!

Облобызав край царской одежды, Фарнак направился в войсковой обоз, где и нашел Митрааса прикованным цепью к дышлу большой телеги. Он сидел на голой земле в пеньковом рубище, с обгорелыми на солнце обнаженными руками. Увидев царевича, распростерся перед ним на земле. Тот сказал весело:

– Тебе повезло, Митраас! Я беру тебя в свой отряд! Люди, раскуйте воина!

Когда с Махаром и его окружением было покончено, на сердце у старого царя стало холодно и пусто. Он втайне рассчитывал на раскаяние Махара. Ему казалось даже, что он нашел бы в себе силы простить его. Правда, сместил бы с высокого поста, к тому же и нужды в наместнике теперь не было. Возможно, Махар был бы назначен на должность начальника из передовых отрядов, дабы иметь возможность в битве искупить вину свою. Но теперь эти запоздалые сожаления не имели смысла.

Тысячная рать на ретивых конях, сопровождаемая десятком боевых колесниц, показалась в скифских степях Тавриды.

Митридат с сыновьями и полководцами во главе лучших конных отрядов выехал на большое полевание. Этим он хотел показать, что считает скифские равнины своими и волен разъезжать по их просторам, не спрашивая позволения у скифского царя.