Виталий Полупуднев - Митридат

– Сдаваться нельзя! – вне себя взывала Клеопатра. – Только жалкий трус ждет милости от врага! Кто за мною – вперед! Мы прорвемся сквозь огонь и выйдем к берегу моря! Я уверена, великий государь уже послал в помощь нам корабли и войско! Если они успеют, мы спасены и будем прославлены! Если нет – погибнем, но не утратим чести! Ибо мы – дети царя! Воины, Митридат вознаградит вас! Рабы, вас ждет свобода!

Разгневанный Митридат вызвал Менофана, решив отправить в Фанагорию все быстроходные биремы с воинами и освободить детей. Наконец Менофан получил возможность предстать перед Митридатом и открыть ему глаза на продолжающийся развал войска и недовольство боспорцев. Он вошел не спеша, солидно поклонился, приложив короткопалую руку к сердцу. Лицо царя, обезображенное болезнью, напоминало пугающую маску.

– Фанагорийцы обнаглели! – загремел Митридат. – Они посмели поднять руку на царских сынов и дочерей! Этим они определили день и час своей гибели!.. Повелеваю – Фанагорию взять приступом и разрушить до основания! Жителей продать в рабство, зачинщиков бунта доставить живыми сюда! Они после допроса и пытки будут казнены всенародно! Отправляйся.

Попытка Менофана поведать царю о том, что не одна Фанагория противится его замыслам, что и остальные города стоят на грани мятежа, была безуспешной. Митридат ни о чем, кроме наказания Фанагории, не хотел слышать. Даже узнав, что в войске существует заговор бывших пиратов и рабов, которые хотят захватить корабли и бежать в море, ответил запальчиво:

– Не может быть бунта в моем войске! Просто воинам надоело безделье, вот и шумят, рвутся к настоящему делу!.. Кто шумит, того и посылай, пусть они в Фанагории разомнутся, кое-какую добычу возьмут, кровь прольют, потешатся!

– Но если царевичи и царевны в плену, то фанагорийцы объявят их заложниками! Этим они свяжут нам руки. Как быть?

– Не в плену они, засели в акрополе и отбиваются! Надо поспешить им на помощь!..

– Разреши действовать! Кому вести корабли и войска?

– Кому вести? – Царь задумался, прищурившись. Мухи садились на мокнущие язвы, но он не замечал этого. Потом, поглядев на стратега, повелел: – Пусть возглавит этот малый поход Тирибаз! Он тоже засиделся и тоже скулит, как пес взаперти! Завидует военачальникам, их власти!.. Вот ему и бранное дело, есть где показать свои таланты! А в помощь ему назначь Асандра с евпатористами, это люди более надежные!

И здесь сказалось обыкновение царя поступать неожиданно и наперекор всем. Он послал за пролив не мужественного Фарнака или опытного Менофана, но мало сведущего в ратном деле, изнеженного Тирибаза. Менофан поразился этому назначению, но перечить не стал, ибо видел, что царь страдает от своей болезни, уязвлен неудачей фанагорийского празднования. И едва ли будет сговорчивым. Поклонившись, стратег произнес:

– Ты, как всегда, мудр, и решения твои выше моего понимания! Да любят тебя боги!.. Дозволь идти?

– Поспеши, поспеши! И готовь войско к выступлению в дальний поход!.. С Фанагорией покончим и двинемся на запад!

Повеление царя разгромить Фанагорию вызвало в войсках необычайное оживление. Желающих участвовать в походе за пролив оказалось больше, чем требовалось. Бывшие пираты и рабы, наемники и понтийские воины – все хлынули к берегу, толкали друг друга, стремясь скорее взойти на корабли. Но корабли занимали не беспорядочно, а словно по уговору. Одни оказались заполненными воинами с берегов Термодонта, другие пиратами, которые плавали когда-то вместе, третьи рабскими артелями. В этом не было ничего странного, каждый старался быть с друзьями и искал таких же, каким был сам.

Царь из-за болезни не мог выйти к войскам и смотрел на погрузку из окна дворца. Увидев, что его разношерстное войско отправляется в малый поход с большим воодушевлением, повеселел, вздохнул облегченно.

– Менофан мрачно настроен, – сказал он стоящему рядом Тимофею, – ему чудятся заговоры и бунты. А войско – дружно, как одна семья! Все хотят первыми ворваться в Фанагорию и получить награду за освобождение моих сынов и дочерей!

– Истинно! – подхватил Тимофей, кланяясь. – Истинно, государь! Вот так они будут и в большом походе обгонять друг друга, спеша проломить ворота Рима. Кому не хочется урвать первый и жирный римский кусок!

– И урвут!.. В жажде добычи и славы – сила моих ратей. Они получат то и другое!

Изнеженный и обленившийся Тирибаз, который давно оторвался от живого дела, взирая со стороны на ход событий, оказался во главе многовесельной флотилии. Он не представлял, как будет осуществлять управление кораблями и буйными отрядами разноязыкого войска.

Поддерживаемый под локти друзьями и слугами, он взошел на палубу лучшего корабля, не понимая, почему воины так смело и с нескрываемой насмешкой разглядывают его, переговариваясь и скаля зубы. Он объяснил это ошибками самого Митридата, который слишком прост в обращении с воинами и не приучил их к молчаливому, безропотному послушанию, почтительности к старшим.

– Не удивляйся, почтенный Тирибаз, – говорили ему друзья, – ведь это, собственно, не войско, а сброд разбойников и беглых рабов! Но они способны к рукопашному бою, прикажи им штурмовать Фанагорию, и ты убедишься в этом! Жажда добычи толкает их навстречу опасности! А пока – вели отчаливать, махни платком!

Рука с тонкими пальцами и крашеными ногтями взмахнула белоснежным платком. Корабли зашевелились, весла блеснули на солнце, вода зашумела. Флотилия стала отдаляться от берега, вышла из гавани на простор пролива.

Было красиво смотреть, как десятки судов, полных вооруженными головорезами, заняли видимую поверхность моря, устремившись на восток, подобно стае плавающих птиц. Флотилия выглядела так внушительно, что если бы фанагорийцы могли видеть ее в час выступления из гавани, они исполнились бы ужаса.

Но произошло нечто неожиданное.

Достигнув середины пролива, флотилия вдруг лишилась внутренних взаимосвязующих сил и стала рассеиваться по водной пустыне. Большинство кораблей повернуло круто на юг, в сторону открытого моря. И, словно в насмешку, на многих были подняты на мачты сигнальные щиты, послышались звуки труб, как перед сражением. На палубах стояли стеной люди, ухали враз, по-пиратски, и размахивали хламидами, как это делают моряки, прощаясь с берегом. Были случаи перестрелки между кораблями, нарочитых или случайных таранов с потоплением судов. Те, что остались верными Митридату, вступили в перепалки с изменниками, шли на абордажные схватки, топили одни других.

Корабль наварха Тирибаза также был захвачен изменниками, которые окружили и схватили незадачливого флотоводца, перебили его охрану, а советников и друзей побросали в волны моря. Тирибаза с хохотом и глумлением заперли в каюту. Он был не столько испуган, сколько изумлен, не понимая, что, собственно, происходит. Против кого бунтует это сборное войско?.. Или оно проявило вероломство к своему благодетелю Митридату, или не хочет подчиняться ему, Тирибазу, как бывшему сатрапу, безжалостному к рабам?.. Среди восставших он заметил лица его собственных рабов, взятых Митридатом в войско.