Виталий Полупуднев - Митридат

– О госпожа, да хранят тебя боги, – сказал он поспешно, – ты ранена?

– Нет, смелый витязь, я не ранена!

– Но я вижу кровь!

– Думаю, это кровь врага!

– Ты подлинная Афина Паллада! – произнес Асандр в изумлении. – Ты достойна стать царицей! Я же готов быть твоим телохранителем!

– Ты и так телохранитель! Ты спас меня, отец вознаградит тебя!

– Я уже вознагражден, прекрасная царевна, тем, что увидел тебя вблизи и даже держу тебя на руках!.. Ты – живая богиня Ника, ибо тебе сопутствует военная удача!

– Пусти, я пойду сама!

Став на песок босыми ногами, Клеопатра оправила подол разорванного хитона и закинула назад растрепанные волосы. Асандр снял с плеча хламиду и закутал ее.

– А теперь в лодку – и на корабль! Мы должны поспешить к царю Митридату!

– И пускай он сам ломает голову, как выручить своих пятерых детей! – добавила Клеопатра с озорным смешком, чем заставила бывалого боспорца опять почувствовать смущение.

– Или ты велишь плыть в гавань Фанагории? – спросил он с видом покорного подданного.

– Нет, вас слишком мало, и вы угодите в такую же засаду, в какую попали мы! Надо поспешить к государю, он решит, что делать!

Есть слухи, которые распространяются с быстротою ветра. Весть о восстании Фанагории, осмелившейся бросить вызов Митридату и взять заложниками его сыновей и дочь, сразу стала достоянием всего населения Боспора. Она проникла во все уголки царства, прокатилась, как перекати-поле, по полынным степям и достигла дымных юрт кочевых племен. Не менее волнующей новостью оказалась и неожиданная массовая измена значительной части воинов-пиратов, а с ними и бывших рабов, которые бежали в море на царских боевых кораблях.

– Крысы бегут с обреченного судна! – изрекли люди рассудительные, пожилые. – Боги явно гневаются на Митридата, они не одобрили его намерения воевать против Рима.

Вторым после Фанагории отпал от Митридата как всегда задорный Нимфей, за ним последовала торговая Феодосия, сильно пострадавшая от упадка морской торговли. Пришло известие, что херсонесцы разоружили Митридатов гарнизон, предварительно напоив воинов допьяна крепким вином. И объявили Херсонес самостоятельным полисом, городом-государством, каким он был всегда, на протяжении веков.

Гоплиты из местных греков, на которых Митридат возлагал надежды как на стойкую пехоту, стали толпами уходить из лагерей, поспешая возвратиться в свои города.

Оставшиеся в лагерях наемники, бывшие пираты и освобожденные рабы, почуяли приближение конца. Окрыленные примером тех, кто успел бежать в море и угнать царские суда, они стали сговариваться и все смелее учинять групповые побеги кто морем, кто сушей. Число мятежных кораблей, рыскающих по просторам Понта Эвксинского в поисках добычи, возросло. Умножились и шайки грабителей на дорогах Боспорского царства. Насилие царило всюду, жизнь становилась невыносимой. Возле храмов слышались стенания и вопли молящихся, убежденных, что наступает конец света.

И хотя великая рать, созданная Митридатом столь дорогой ценой, распадалась на глазах, упрямый царь был, пожалуй, единственным человеком, который не разделял общих настроений. Он не принадлежал к тем малодушным, которые падают духом в случае неудач. Его распаляли неудачи.

Выслушивая доклады Менофана о развале войска, он жестоко смеялся, его лицо становилось страшным. Сжав кулак, он грозил изменникам, говоря:

– Пускай бегут слабые и трусливые, нам с ними славу не делить! Придет время – они за все получат сполна! А боспорских греков, этих двуличных и хитрых торгашей, я накажу уже сейчас!.. Я заставлю их вернуться в лагеря и пойти за хвостом моего коня!.. Слава богам, есть у нас друзья!.. Обратимся к скифам, они не откажутся припугнуть боспорян, своих вечных врагов!

Это означало, что царь замыслил ввести в пределы Боспорского царства скифские полчища, дабы с их помощью восстановить свое могущество, смирить города и удержать вкупе распадающееся войско. Весть об этом облетела всех.

Обычно терпеливые и осторожные греки, пораженные такими намерениями Митридата, вдруг воспылали боевой страстью и торопливо создавали отряды ополчения, теперь уже для отражения варварского нашествия.

– Братья! – призывали ораторы на площадях. – Вооружайтесь! Царь Митридат вознамерился призвать степняков против нас для поддержания своей власти!.. Готовьтесь к обороне!

Пребывая во дворце по причине болезни, Митридат слышать не хотел о том, что творится вокруг. Одержимый одной мыслью о походе на запад, он был убежден, что стоит ему стать на дорогу войны и дать воинам первые победы и первую добычу, как все вновь сплотятся вокруг него, а дымные факелы сомнений погаснут.

Он верил в таинственные предначертания своей судьбы и предопределенность грядущей победы. Ему представлялось, что как только он высадится с пехотой в устье Истра, римляне впадут в панику. И тогда сенат с поспешностью отзовет войско Помпея из Сирии для защиты римского государства. Это явится сигналом к восстанию для всех анатолийских народов. Они поднимутся на великую войну против римлян-поработителей и призовут его, Митридата, опять на престол предков.

Он обласкал оставшихся сынов и дочерей, восхищался мужеством Клеопатры, ставил ее в пример другим.

– Жаль, что ты не родилась мужчиной, – говорил он, – ты смогла бы отличиться в той войне, которая нам предстоит! Скоро, скоро выступаем мы в великий поход против нашего врага – Рима!

Только самые близкие к царю люди, его преданные евнухи, видели, как терзается Митридат от горького сознания, что мятежный город Фанагория держит в плену его пятерых детей. Фанагорийцы заявили: если он попытается вновь применить силу против них, они умертвят всех царевичей и царевну Эвпатру.

Связанный по рукам этой угрозой, царь не раз впадал в ярость. Демон мести вселился в него, и с каждым днем он становился свирепее. Не будучи в состоянии наказать фанагорийских изменников, он испытывал жажду крови, которая мучила его днем и ночью. Нужно было сорвать на ком-то злость, излить на кого-то пену ярости, показать всем, что он еще всевластен, и убедить себя в собственном могуществе. И хотя он стал появляться на людях (язвы на лице подсохли) и даже выглядел уверенным и внешне спокойным, его горящие глаза скользили по лицам приближенных, словно выискивая жертву.

В эти злосчастные дни в порту Пантикапея сошли с торгового судна две женщины, охраняемые вооруженным рабом. Они скрывали лица и старались не привлекать к себе внимания случайных встречных. Прошли к воротам акрополя. Одна приподняла покрывало, затеняющее ее лицо, и что-то сказала стражам. Те вызвали старшого. После короткого опроса пришедших начальник стражи ушел, потом вернулся в сопровождении Битоита. Последний, не меняя выражения окаменевшего лица, провел женщин внутрь дворца. Открыв двери царских покоев, он пропустил незнакомок вперед, а сам остался в коридоре.