Виталий Полупуднев - Митридат

Помпей прибыл на арену военных действий и стал на место Лукулла. Война сразу вспыхнула, как потухающий костер, в который подбросили сухого хвороста.

Наконец-то!.. Махар пал ниц перед статуями богов и умолял их даровать римлянам победу, а Митридата поразить небесными молниями.

Видимо, молитвы царевича были услышаны. В пантикапейский порт пожаловал сам Сервилий с частью флота. От него все узнали, что произошло долгожданное решающее сражение под Дастирами, городком в Западной Армении. У реки Евфрата войско Митридата было разгромлено, уничтожено. Это был удар более сильный, чем поражение под Кабирами, после которого Митридат бежал в горы с горсткой телохранителей. Сейчас он якобы покончил жизнь самоубийством, не выдержав превратностей судьбы. Другие говорили, что царь предательски убит своими же приближенными. Как бы то ни было, Митридата не стало!

– Совершилось желанное, благодарю вас, о боги! – шептал Махар, обливаясь слезами радости.

Он воскурил жертвенные благовония во всех храмах, вручил жрецам немалые дары и объявил по городу большое торжество.

Опять праздные, нарядные толпы затопили главную площадь Пантикапея. Опять боспорцы пели и плясали в угоду правителю и его хозяевам из далекого Рима.

Все помнили, как несколько лет назад Махар ликовал по случаю победы Митридата над войском римского сенатора Котты. Тогда богам были вознесены моления и воскурен жертвенный дым в благодарность за их помощь восточному царю-владыке! А сейчас боги приняли великие подношения и выслушали пламенные гимны по случаю поражения и смерти того же самого царя!..

Оба праздника так походили один на другой, то же всеобщее ликование, всенародное торжество. Только теперь Махар радовался не победе отца, а его разгрому и гибели.

На улицах города вперемежку с победными кликами шли толки и пересуды. Всех занимал один вопрос:

– Куда девался Митридат? Неужели и впрямь погиб?

И тут же высказывались сомнения в достоверности этого:

– Едва ли, едва ли! Митридат – хитрая бестия, к тому же занимается колдовством!.. Он живуч, изворотлив, удачлив. Вот увидите, он еще объявится там, где его никто не ждет, и доставит римлянам немало хлопот!

В разгар общегородских торжеств, после принесения благодарственных жертв всем богам как греческим, так и римским, во дворце наместника начался великий пир.

Желая угодить вкусам новых покровителей, представленных навархом Сервилием и его свитой, Махар приказал вынести из трапезного зала скифские скамьи и греческие дифры, заменив их пиршественными ложами. Ныне гости бражничали и угощались уже не сидя плечом к плечу по-братски, как это было принято в полускифской стране, но по-римски возлежали за столами. Одним это понравилось, другие с трудом скрывали неудовольствие.

Атамб с кряхтением взобрался на ложе, он был уже изрядно выпивши и боролся с дремотой. Толкнув локтем своего соседа Парфенокла, он, забыв об их соперничестве, которое с прибытием римлян как бы утратило остроту, пробурчал невнятно:

– Слушай, Парфенокл, если я засну, а тем более начну храпеть, разбуди меня!

Странно и непривычно выглядел пиршественный зал с лежащими гостями. Это напоминало ночлежный дом, только вместо бездомных бродяг и нищих здесь собрались люди богатые и знатные, блистающие златоткаными хитонами и варварски яркими скифскими кафтанами. Атамб надсадно икнул. Послышался сдавленный смешок. Что-то неприличное было в этой толпе богатейших мужей боспорских, лежащих вповалку.

Сервилий возлежал рядом с Махаром, оглядывая стены трапезной надменным взглядом человека, привыкшего к власти. Он пережевывал мясо и фрукты, не раскрывая рта.

Еще в порту, куда сбежалась тысячная толпа поглазеть на римские корабли, все обратили внимание на сутулого человека, который размеренно и неторопливо сошел на берег и поглядел на боспорцев с безразличием, словно не видя их. Зато боспорцы во все глаза смотрели на его гордый шлем с невиданными страусовыми перьями, зеркальный позолоченный панцирь и широкий плащ, волочащийся по земле. Несмотря на осеннюю непогодь, его руки были обнажены и поражали мощной мускулатурой, как бы олицетворяющей римское могущество. Он и его свита уверенно ступали по боспорской земле широконосыми желтыми сандалиями, прикрепленными ремнями к голым ногам. Римский наварх проследовал во дворец, никак не ответив ни на приветствия одной части горожан, ни на насмешливые выкрики другой.

– Он что, не видит нас? – перекликалась молодежь с чувством уязвленного самолюбия.

– Этот римлянин не считает нас достойными его внимания!

– А когда топил наши корабли, то глядел, как они гибнут в волнах!

И сейчас его внешнее равнодушие к лучшим людям Боспора многих коробило. Не нравилось оно и Махару, но царевич сохранял на обрюзгшем лице подобие улыбки радушного хозяина, принимающего за бранным [ так ] столом лучших друзей. Приподнявшись на локте, Махар взял свободной рукой чашу, в которую проворный виночерпий налил вина.

– Испросив волю богов, я счел за благо, – начал он, посматривая попеременно на гостей-боспорцев и римлянина с его свитой, – порвать связи с богопротивным царем Митридатом еще при жизни его и вошел в союз и дружбу с великим Римом! Рим поддержал меня, назвал своим другом, а теперь, после смерти Митридата, признал пожизненным правителем Боспора! Отныне я управляю Боспором под покровительством могущественного Рима!.. Я намерен строго выполнять требования Рима, взыскивать в его пользу условленную дань! Но, как правитель Боспора, всегда буду отстаивать права боспорских граждан перед римским сенатом!

Он кивнул головой в сторону Сервилия, который ничем не проявил интереса к речи боспорского правителя, продолжая жевать.

– Цель моего правления, – уточнил Махар, – сохранить единство и целостность Боспорского царства, достичь процветание его городов, защитить права и имущество его свободных граждан, обеспечить безопасность от происков варварских племен! Но я буду жестоко карать всех, кто нарушит порядок в государстве или посмеет вступить в противозаконные заговоры против власти нашей, освященной богами! Боги благоволят ко мне, а римляне поддерживают меня!.. Имеющие уши да слышат!

– Ждем твоих повелений! – прозвучало в ответ.

Большинство в изумлении всматривались в усталое лицо царевича, все еще не будучи в силах понять, как мог сын и фанатичный последователь Митридата, его наследник, сразу и неожиданно для всех стать другом ненавистного Рима и врагом собственного отца…

Со времени измены Махара это было первое публичное заявление его о содеянном. Возможно; царевич приберег его именно к приезду Сервилия, дабы не остаться без опоры в тот ответственный миг, когда он во всеуслышание возвестит о полном и бесповоротном переходе на сторону Рима. Оттолкнувшись от понтийского берега и почувствовав себя одиноким и беззащитным перед грядущими опасностями, он вновь ощутил твердую почву под ногами лишь после того, как Сервилий своим монотонным голосом заверил его в римской поддержке.