Виталий Полупуднев - Митридат

– Стратоника хотела этими сокровищами купить у Помпея жизнь и прощение своему сыну Эксиподру, если он попадет в руки римлян!

Возмущение и ярость обуяли Митридата. Он схватился за рукоятку меча и повернул голову, намереваясь позвать Трифона и отдать приказание. Глаза его стали страшными, рот перекосился, но он сдержал себя и… рассмеялся! Олтак невольно схватил свой колпак и кинулся к двери. Он знал характер Митридата и что означает в таких случаях его смех.

– Подожди, Олтак, – проговорил царь медленно, с каким-то свистом в голосе. – Подожди! Ты за эту тайну отвечаешь мне головой! Ни одна живая душа не должна знать об этом!.. Разумеешь?

– Разумею, государь, – пробормотал Олтак.

– Теперь – каков твой совет, что нам делать?

– О великий царь, делать надо то, что указуют боги! А они указуют тебе один достойный путь – на Боспор!

– Слышал тебя. Уйди, оставь меня одного!

В этот вечер Митридат приказал подать вино, курильницу с одуряющим дымом и никого не впускал к себе в хижину. Его покой охранял Трифон с лучшими евнухами.

Миновала короткая южная весна, и пришло жаркое лето. Все следили за слухами о продолжающейся войне Помпея с воинственными албанами и иберами, радовались его неудачам.

Сторонники южного похода оживились и стали смелее напоминать о себе, появляясь и хижине царя.

– О великий государь! – говорил с поклоном Тирибаз. – Ныне настал час твоего решения! Смелые кавказские племена защищаются геройски, даже наносят римлянам поражения! Сейчас самое время помочь им – и победа будет на твоей стороне!.. Поможем горцам и сообща опрокинем Помпея! Гордый полководец выдохся, его воины ропщут, изголодались, измотались в горах! Сейчас началась жара, много римлян погибло от укусов змей! И это в твою пользу! Легионеры боятся ядовитых гадов и требуют возвращения на равнины!

Но Митридат отмахивался от подобных советов и проводил большую часть времени на охоте. Советники переглядывались и недоуменно пожимали плечами, полагая, что царь теряет время и упускает благоприятный случай для победы и возвращения домой.

Шли дни и недели. Митридат продолжал пускать стрелы в горных козлов и пировать в кругу близких ему людей. На охоту выезжал с пышностью. Брал с собою Клеопатру, чему она была несказанно рада. Девушка хорошо ездила на коне, умела стрелять из лука и метать дротик. Нередко среди окровавленных туш убитых животных были и ее трофеи, чем она очень гордилась.

Бывая в лесах, в ущельях гор, они знакомились с необыкновенной кавказской страной, когда-то привлекшей к себе сердца и корабли отважных аргонавтов, искателей «золотого руна», среди которых, по преданию, были и Диоскуры, сыновья Леды и Зевса, вылупившиеся из яйца.

Проводники-греки рассказывали, что у Диоскуров – Кастора и Полидевка – были возничие спартанцы Амфит и Керкий. Они-то и основали Диоскуриаду! Они же положили начало племени гениохов, расположенному к северу.

На вопросительный взгляд Клеопатры Митридат усмехнулся и заметил:

– Если слушать греков, то все народы произошли от них! Это эллинская легенда!

В прибрежных горах проводники показали царю и его дочери ту скалу, к которой, как гласит древний миф, был прикован великан Прометей, обреченный Зевсом на вечную муку за похищение божественного огня и передачу его людям.

Митридат с задумчивостью взирал на скалу, пытаясь мысленно представить себе сказочного великана, потом пожелал подъехать ближе, словно надеясь найти у ее подножия обрывки Прометеевых цепей.

Вертлявая Клеопатра с задорной усмешкой обратилась к отцу со словами:

– Прометея освободил Геракл! Но могучему титану надо было самому порвать цепи неволи! Это больше возвеличило бы его, чем похищение огня! Сила приносит больше славы, чем добродетель!

Митридат взглянул на дочь не то с одобрением, не то удивленно. Ничего не ответив, повернул коня и поскакал прочь. В последующие дни охотился в других местах. К Прометеевой скале больше не возвращался.

– Что задумал он? – спрашивали советники Тирибаза в доверительных беседах. – Или он хочет прогулять лето и остаться в Диоскуриаде на вторую зиму?

И словно в ответ на этот вопрос была получена поразительная весть: Помпей отказался от намерения добраться до Диоскуриады и решил спуститься с гор в равнины!

– Помпей отступает! – говорили друг другу обрадованные советники.

– Цари албанов и иберов хорошо били римлян! – весело говорил Митридат на пиру, устроенном по этому поводу. – Помпей отступил с позором! И нам не пришлось утруждать себя и воинов тем походом, на который вы меня склоняли!

Следующей ошеломляющей новостью было сообщение о том, что Помпей совсем уходит из Закавказья, оставляет завоеванное Понтийское царство! И направляется со всем войском в Сирию, воевать с непокорным царем Антиохом Восьмым. В покоренной стране оставляет лишь гарнизоны и поручает охрану римских завоеваний Тиграну, царю Армении, и Ариобарзану Каппадокийскому, ранее свергнутому Митридатом, а теперь восстановленному в своих правах на троне предков.

В Синопе Помпей оставил за себя трибуна Фавста Корнелия Суллу, сына знаменитого римского диктатора, того, что скрестил оружие с Митридатом двадцать лет назад, в первой римско-понтийской войне.

– Чудеса да и только! – ударили в бока руками приближенные Митридата. – Это диво дивное! Ждали грозы, а туча рассеялась, не уронив и капли дождя! Вот на что рассчитывал Митридат! Воистину боги нашептывают ему верные мысли! Он угадывает будущее лучше всякого оракула! Теперь, после ухода Помпея из земель наших, царю и всем нам один путь – домой, обратно в Понтийское царство!

Многие обнимались и со слезами на глазах поздравляли друг друга с предстоящим возвращением к родным очагам.

Римские перебежчики, входившие в войско Митридата и подчиненные Гаю, также оживились. После многократных поражений Митридата они считали дело понтийского царя проигранным окончательно, а потому были исполнены мрачного чувства безысходности. Диоскуриада казалась им каменным мешком, выхода из которого нет. Будущее их страшило. Многие гадали, как поступить – оставаться ли до конца в войске Митридата, или бежать в горы. Они рассчитывали найти пристанище среди местных племен, укрыться от преследований всесильного Рима, который никогда не простит им измены. Новость об уходе Помпея в далекую Сирию произвела в лагере перебежчиков потрясающее впечатление. Диоскуриадский мешок развязался сам собою! Всеобщая подавленность сменилась бурным весельем и возрождением надежд. Воины плясали на лагерном плацу, славили Митридата. Публий, совсем было упавший духом, кинулся обнимать Гая, который хотя и не изменил обычной сдержанности, но вздохнул с облегчением, лицо его прояснело, обмякло. Оказывается, Фортуна еще не изменила своему венценосному баловню и, кто знает, может, решила еще раз открыть перед ним ворота успеха!..