Виталий Полупуднев - Митридат

Однако задумчивость не покидала Гая. Возможно, он, не будучи вполне убежденным в грядущем торжестве Митридата, продолжал втайне строить замыслы на случай новых неудач. И хотя был изумлен поведением Помпея, но не допускал мысли о том, что Рим так просто отступится от Митридата, предоставив ему готовить новый поход на запад.

В дружеской беседе спросил Публия как бы невзначай:

– Известен ли тебе лично Фавст Корнелий Сулла?

– Лично – нет! Но я слышал, что это муж властный и жадный до золота! А вот царь каппадокийский Ариобарзан знает меня в лицо. Я не раз бывал в его ставке с поручениями от Лукулла. Он даже наградил меня конем!

Сам Митридат был поражен отходом Помпея, противоречащим римскому правилу добиваться победы любой ценой. Он не верил в то, что горные племена оказались победителями. Видимо, были еще какие-то причины столь неожиданного поворота событий. И хотя эти причины вырисовывались перед его мысленным взором, невольно напрашивалось объяснение случившегося вмешательством богов! Хотелось верить, что не затруднения с продовольствием и не разлад в войске толкнули Помпея уйти из Закавказья, но рука небес, покровительствующих замыслам Митридата!

– Видно, боги не забыли обо мне! – с жарким чувством прошептал царь. – Они освободили меня, как Прометея от цепей, и благословляют на великий подвиг!

После чего объявил большой смотр войскам. Это означало, что предстоит выступление в поход.

За зиму войско отдохнуло, набралось сил и в то же время не отяжелело от безделья. Менофан с помощью Гая ежедневными упражнениями приучил воинов к труду. Они слаженно перестраивались, бодро вскидывали копья и шли в атаку, споро рыли лопатами каменистый грунт и умело наводили палисады.

Это были не те «несгибаемые», которые когда-то составляли костяк понтийского воинства. Соанские зипуны и постолы из сырой кожи, подвязанные ремнями поверх онуч, выглядели не очень представительно. Однако, вооруженные трофейными римскими мечами и щитами, отряды легкой пехоты были подвижны, понимали своих начальников, дружно выполняли их требования. Многие вместо войлочных колпаков и бараньих шапок, приобретенных на месте, надели сохранившиеся от прошлого медные шлемы.

Менофан, пропуская войска мимо царева ока, вопросительно заглядывал царю в лицо, пытаясь угадать его оценку. Митридат, стоя на возвышении, сложенном из дерна и камней, одетый в царский наряд, с высокой китарой на голове, смотрел, прищурив глаза. Трудно было разгадать, милостив ли он или сейчас сделает недовольный жест и разразится гневом.

Даже при появлении блестящих рядов римских перебежчиков, которые сегодня выглядели особенно бодро и весело, царь не изменил брюзгливой мины, продолжая взирать на парад каким-то отчужденным взглядом.

Бравый воинский вид бывших легионеров только усугубил привередливое чувство, что закипало в глубине его широкой груди. Он мысленно сравнивал свое довольно-таки жалкое войско с когортами Лукулла и Помпея, испытывая досаду. Были и у него в прошлом рати не хуже римских! Но их было слишком мало!.. Во всех трех войнах большую часть войск составляли не они, а шумные полчища восточных кочевников да разношерстные толпы людей случайных. В том числе освобожденных рабов, способных к геройскому и яростному сопротивлению, но часто недостаточно стойких в лишениях и воинских трудах.

Удивительно, что мощь и слабость понтийского воинства были как бы зеркальным отражением достоинств и недостатков самого царя. Об этом когда-то говорил Митридату бродячий маг-предсказатель. Но тогда Митридат лишь посмеялся над таким определением. Сейчас оно смутно всплывало в памяти.

В самом деле, он был порывист, суеверен, склонен не только к неожиданным проявлениям отваги и боевой страсти, но и к столь же внезапным припадкам малодушия и какого-то детского испуга. Цепенящий страх овладевал им в критические мгновения, и тогда он был способен сразу утратить свое мужество и проявить трусость, которой после стыдился. Он был неровен. Такими же были и его военачальники и все войско.

В прошлом году под Дастирами произошла глупейшая несогласованность, приведшая к разгрому понтийского войска и победе римлян.

Было это так.

Сначала спешенные конники просили выпустить их из лагеря, желая помочь передовым отрядам пехоты отбросить разведку римлян. Митридат разрешил. Конники, неуклюжие на земле, вразвалку побежали через ворота лагеря, размахивая мечами. Но натолкнулись на сильные конные разъезды римлян. Не умея по-настоящему драться пешими, они дружно, с боевыми криками, кинулись обратно в лагерь, спеша сесть на коней… И это было правильно с их стороны! Но Митридат и его многоумные стратеги решили, что вылазка закончилась поражением, что понтийские воины проявили трусость и бегут, а главные силы Помпея уже у ворот лагеря… Что же получилось дальше? Во-первых, было решено не открывать ворота перед бегущими, чтобы не допустить в лагерь их преследователей. Во-вторых, Митридат разгневался и с высоты палисадов сам повелел отступающим вернуться на поле боя и отбросить римлян. Это пешим-то всадникам!..

– Мы не отступаем! – пробовали кричать воины. – Нам надо сесть на коней!

Но их никто не слушал. Римляне использовали замешательство и ударили в пешем и конном строю на толпящихся у ворот беззащитных воинов и перебили почти всех! Это было досадно, нелепо! Царь и военачальники созерцали эту бойню с высоты палисадов, ничего не предпринимая. И вдруг Митридат повелел открыть ворота. Зачем?.. Не то для того, чтобы впустить кучку отчаянно отбивающихся пеших всадников, не то с намерением сделать вылазку и наказать дерзких римлян… Но для вылазки следовало подготовить колонну лучших воинов на конях и поставить их против ворот. Этого сделано не было, так как кони стояли на приколах и жевали сено, а всадники умирали за порогом лагеря! Нестройные толпы легкой пехоты устремились было в ворота, но их предупредили римские наездники, которые с гиком и свистом ворвались в лагерь!

Правда, это был лишь авангард передового Помпеева отряда, и его без большого труда можно было вытеснить обратно. Но началась неразбериха, повальное бегство!

Сам Митридат поддался общей панике, вмешался в толпу бегущих и бежал вместе с другими, как последний трус! И не римские мечи нанесли поражение его войску, а тот животный ужас, который охватил всех и оказался губительнее вражеского оружия!

Вот это позорное бегство огромного войска из неприступного лагеря от малых сил врага и называют теперь «последним сражением под Дастирами»! Пусть это будет последней ошибкой! Больше такого не повторится, довольно!..

Вспоминая это, Митридат кусал губы от досады и сожаления. Менофан видел его волнение и растерянно водил глазами, стараясь понять, чем не угодил.