Франтишек Кубка - Избранное

Так ему и скажешь! Сэр Томас об этом разговоре с Густавом Адольфом знать не должен. Он-то будет звать и манить шведского короля на Рейн. Еще мой отец любил повторять, что английская граница проходит по Рейну. Вот и пусть стережет английскую границу на Рейне сам английский король. Шведские границы идут не по Рейну. Они в Чехии. Понимаешь меня, Ячменек?

— Понимаю.

— Остерегай шведского короля перед Валленштейном.

— Все сделаю! Ради вас.

— Ради Праги, ради Кромержижа и Хропыни! Давненько ты о них не вспоминал.

— Ты заслонила их от меня.

— А теперь я отступаю в сторону. Вглядись, ты снова их увидишь.

Над рененским замком бушевала гроза. В окна хлестал дождь. Королева по-сестрински поцеловала его в лоб и ушла.

Иржи остался один. Липа на монастырском валу стонала от ветра. Но скоро солнце снова засияло, и летний день был сверкающим и благоуханным. Над башней красной церквушки святой Кунеры, княгини Оркнейских островов, кружили аисты.

Назавтра из Хертогенбосха воротился Фридрих. Жизнь на биваке была не по нем. Но когда укрепления были взяты приступом, каждый мог увидеть Фридриха и леди Бесси вместе перед взятым Хертогенбосхом. Леди Бесси сняла траур и смеялась как девочка, протягивала руку для поцелуя голландским дворянам. После триумфа состоялся прием в крепости, основанной еще римлянами.

Вернувшись в Ренен, королева решила снова отправить Карла Людвига и Рупрехта в Лейден. Она воспитает их не солдатами, а просвещенными властителями. Если Фридриху Генриху не было суждено взойти на трон, чешским королем станет Рупрехт, рожденный в Праге, а Карл Людвиг — курфюрстом. Елизавета будет матерью короля и курфюрста.

Фридрих устроил в Ренене большую охоту на лис по-английски. Королеву сопровождали Иржи и фрейлина Яна. Яна упала с лошади, Иржи кинулся ей на помощь, но девушка поднялась и сама вскочила в седло. Она потеряла шляпу и мчалась по лугам с развевающимися волосами, действительно подобная королеве фей Мэб.

— Поезжай в Англию, — сказала ей леди Бесси по возвращении с охоты. — Кружи там головы лордам и выбери себе в мужья самого красивого. Тебе уже пора…

Яна оскорбленно потупилась.

В июле в Ренен снова приехал сэр Томас, снабженный золотом и письмом к шведскому королю. Он привез бумаги для Иржи.

Иржи уезжал, как в бреду. Сэр Томас был полон оживления. Фридрих и Елизавета проводили их до ворот рененского замка.

Яна, стоя у окна, смотрела, как карета, удаляясь, покачивалась на высоких рессорах, словно плыла по волнам.

Через неделю пришлось срочно посылать человека за доктором Румпфом. Он приехал слегка подшофе и сразу был отведен к ложу леди Бесси, которая лежала в горячке. Больная твердила, что у Эдуарда, мол, была корь и она от него заразилась, но сыпи у нее не было и она перенесла болезнь на ногах.

— Без осмотра не обойтись, — буркнул доктор Румпф, — покажитесь.

— Вы снова беременны, — сказал он после осмотра и подергал себя за бородку, пожелтевшую от табака.

Сэру Томасу было все едино, — плыть Бельтом или Зундом, мимо Фризских островов или Каттегатом и что там на море — штиль, буря, волнение. Он был уверен в английской каравелле «Единорог», на которой плыл, в ее пушках, торчавших с двух палуб, в ее капитане.

Ветер дул благоприятный, пиратов не опасались. Датская война кончилась, голландцы снова плавали в Копенгаген, в Швецию, в Ригу и Ревель; шведы — в Амстердам, гданьские, ростокские и ревельские суда — в Англию, а датчане курсировали между Ютландией, Зеландом и Лоландом. Их вооруженные пинасы патрулировали у Скагенс Горна и возле Ааргусема.

Летнее небо было раскаленным, дни — долгими.

Сэр Томас Роу, снабженный двумя грамотами, по одной. — лондонский купец Якоб Грандисон, а по другой — чрезвычайный посол его величества короля Карла I английского к его величеству королю Густаву Адольфу шведскому — сидел или лежал на палубе «Единорога», вдыхая соленый воздух, наблюдал за чайками, сопровождавшими корабль от самого Амстердама, почитывал французский роман и болтал со всяким, кто хотел его слушать, а больше всего — с Иржиком, своим помощником, с которым делил и каюту в носовой части корабля. Иржик был по одной бумаге купеческим приказчиком, по другой — секретарем английского лорда.

Настроен он был отнюдь не так безоблачно, как его патрон. Воды и продовольствия на «Единороге» было маловато, зато много английской шерсти, сложенной в трюме, и шотландского виски, а еще больше времени для разговоров. Сэр Томас этим пользовался. Он не предавался воспоминаниям о стамбульских временах, о Хюсейне и Гюрджю-паше, о слабоумных султанах, об Атмейдане и о Принцевых островах. Это ушло в прошлое, двери за которым закрылись. Он выполнил то, что требовала от него королевская канцелярия в Лондоне. Обогатился настолько, насколько ему предоставила для этого возможность Левантинская компания в Стамбуле. Накупил столько статуй, монет и старинных ваз, сколько можно было погрузить на корабли и, привезя, не возбудить зависти лордов королевской канцелярии, которые всегда об этом проведают и все обсудят.

Сейчас он отправлялся с новой миссией, в новые страны, где еще никогда не бывал. О том, что будет там делать, он ни с кем не говорил. Ему было сказано, что в интересах Англии надо развязать шведскому королю Густаву Адольфу руки для войны против императора, иными словами, прежде всего надо освободить его от пут войны с Польшей. Вот сэр Томас Роу и ехал на восток, чтобы способствовать заключению мира между Швецией и Польшей. Недавно к шведу из Копенгагена прибыл месье Эркюль де Шарнас, посол Франции у Кристиана датского, с поручением от Ришелье, который также был заинтересован подбить на войну против императора шведского короля и даже был готов финансировать это предприятие. Сэру Томасу вменялось в обязанность следить за французом и доносить в Лондон обо всех его действиях.

Вот пока и все, что было ему сказано. Но такая миссия была ему по душе. При успешном ее исходе венскому Габсбургу будет нанесен удар, от которого ему и с двумя Валленштейнами не подняться. Чешская корона вернется к Фридриху, который долго не протянет, значит, престол достанется прекрасной леди Бесси, английской принцессе. Леди Бесси была давней слабостью сэра Томаса, и ради нее он был готов бороться, чтобы хоть теперь, на старости лет, дождаться награды. Его любовь была героической, печальной и самоотверженной, не то что любовь этого моравского мужлана, который хотел всего и все получил, а сейчас уезжал, чтобы не искушать предавшуюся покаянию леди Бесси. Это было как-то не совсем понятно. Может быть, когда-нибудь ему удастся выведать у Иржика его тайну. Любопытство — эта необходимая принадлежность его профессии — снедало сэра Томаса.