Франтишек Кубка - Избранное

Но писать в ответ ничего не стали.

Потом появились шведы. Шел снег, и была метель. Сам пан король выехал им навстречу и разогнал целый их эскадрон. Дядюшка Фолтын дрался словно турок, держа одну саблю в правой руке, а другую в зубах. Стрельба шла, как в битве при Виттштоке, и сынок дядюшки Паняка упал с пулей в сердце. Его со славой похоронили в часовне святого Ильи, и священник Симиус, который недавно вылез из своего подвала, произнес длинную проповедь.

В то время явился какой-то попик из Бржеста и стал звать всех добрых христиан прийти к ним в церковь на рождество. Собралось человек пятьдесят хропыньских жителей, мужчин, женщин и детей, и отправились по снегу в Бржест в день святого Штепана, на колядку. И в этот святочный полдень вторглась в опустевшую деревню со стороны Киселовиц рота финнов Пайкуля, — притащилась из самого Оломоуца и начала безобразничать на главной улице. Они забрали золотую чашу из часовни святого Ильи и убили на месте Яна Лазебника, Вондру Старого и их жен, потому что те пытались воспрепятствовать грабежу. Финны стреляли из пистолетов по окнам замка. Но потом выехал на коне пан король и собрал мужиков за двором. Они прогнали шведов выстрелами и страшным криком. А вместе с ними ушел из городка священник Симиус, неблагодарный! Лютеранин к лютеранам! А члены управы, следуя законам военного времени, постановили выпороть Ондру Билека и Яна Ржепу, уговоривших жителей вместо защищенных заграждениями Киселовиц идти на молитву в Бржест. И отобрали у них в общее пользование их наделы лугов — в наказание и для устрашения.

Пан король долго гневался на всех и говорил, что уйдет из этой паршивой деревушки, где люди предпочитают лизать ноги Христу, вместо того чтобы стоять на страже. Когда же пан староста в ответ на эту речь заявил, что Хропынь вовсе не деревушка, так как тут испокон веков была ярмарка, записанная в календаре, и стало быть, Хропынь — городок, пан король прогнал его от себя, сказав, что найдет другого старосту. Паздера пришел вместе со своей бабой просить прощения еще в тот же день.

Потом навалило снегу, и возле часовни перед замком кабаны начали по ночам рыться в корнях липы. Они прибежали с голоду из леса Скршен. Одного из них пан король прикончил рапирой. Тысячи ворон расселись на крышах и на голых ветвях грабов у старого пруда, а все, кто не стоял в карауле возле укреплений или на засеках, спали на печи. Женщины пряли. Настало время полениться, как умеют ганаки. Только пан король развлекался охотой, несмотря на глубокий снег, и только в корчме было шумно. Корчма уже не была господской, и когда кончилось кромержижское пиво, корчмарь Мартин начал разливать хропыньскую крепкую.

Котел с паленкой никто не повез, и водка была еще покрепче прежней.

Больше всего выпили, когда пришло известие о битве под Лейпцигом, где маршал Торстенсон так всыпал эрцгерцогу и епископу Леопольду Вильгельму, что сказать стыдно. Говорят, что наш пан епископ сражался как лев! Но кто ж этому поверит? Он ведь и в епископы пошел, потому что воевать не умеет! А если умеет, почему же потерял целую армию?

Пан король пришел к дядюшкам в корчму и выпил вместе с ними за поражение генерала и эрцгерцога-епископа.

Он сказал, что когда бьют пана епископа, так мы, хропыньские, ганацкие бунтари, можем только радоваться.

Раздались голоса, что, мол, пора бы и миру быть, говорят, что уж и шведам надоело, и императорским генералам и даже француз притомился. Но пан король им объяснил, что большие господа так быстро не договорятся и еще много крови прольется и у нас и всюду.

— А пока веселитесь, честной народ…

Пан король ходил уже без золотой звезды на груди и одевался как простой крестьянин. Это и было по душе жителям Хропыни, и не было. Он больше не позволял, чтобы ему целовали руки, а им этого тоже недоставало. В замке ему варила еду старая Кристина, а больше он ни с какими женщинами не виделся. Все удивлялись, ведь какой красивый мужчина! Они хотели принести ему в замок постель с пологом и раскрашенные тарелки из дома кожевника Франца, но он не разрешил, — спал на обычной кровати и ел с самых обыкновенных тарелок. Но был строг и справедлив, как и подобает настоящему королю.

После той битвы под Лейпцигом оломоуцкие шведы тоже зашевелились. Разослали свои отряды по всему краю и забирали все, что попадалось под руку. Их рейтар видели у Жалковиц и Заржичи. Плучиско они полностью разграбили и появлялись даже на гумнах за Бржестом. Но подойти к Хропыни не решались. Они обчистили Кельч, а из Кельчи люди прибежали в Хропынь в поисках убежища, пригнав штук двадцать свиней. Пан король выделил им жилище во дворе замка, а староста стал их посылать в дозор к Плешовцу. В Влкоше крестьяне обстреляли шведский отряд из мушкетов и заявили, что будут выгонять и шведов и императорских солдат, особенно кроватов. Так что и жители Влкоша тоже стали бунтовщиками, и пан король принял их в свое подданство, объявив им, что они с нынешнего дня свободны от барщины.

Еще лежал глубокий снег, когда в замок к пану королю явилась депутация из самих Сениц, что под Оломоуцем, которую пан король торжественно принимал, сидя среди своих советников с золотой звездой на груди.

Сеницкие рассказали, что и они уже долгое время со всех сторон окружают свое селение укреплениями, рвами и канавами, заполненными водой, и отгоняют шведов стрельбой. Поэтому им бы хотелось стать подданными короля Ячменька.

Пан король им ответил, что охотно примет их в союз с городком Хропынь и со всеми свободными деревнями на Бечве и на Моштенке так же, как он принял недавно и Влкош, но на Сенице, таким образом, падет новая обязанность: они должны оказывать сопротивление не только шведским, но и императорским солдатам, потому что враг не только пришлый издалека, но и тот, что сидит внутри страны. А они кто — барщинники или люди свободные?

Просители ответили, что покамест работают на барщине.

— В моем королевстве ни барщины, ни десятины нет, — объявил пан король.

Они обещали, что не станут ходить на барщину и будут бить всех кроватов и других рейтар. Пан король и члены управы угостили пришельцев на славу.

— Да, сразу видно, с голодом вы не знаетесь, — заметили сеницкие, сидя за столом.

— Свободные люди не голодают, — смеялись хозяева. — Все, что вы видите кругом, — все это наше. Тут мы сами господа.

Тут сеницкие рассказали, что шведы в Оломоуце день ото дня наглеют, а полковник Пайкуль гоняет иезуитов так, что у них уже дух вон. В храме святого Морица проповедуют на лютеранский манер, а попик служил утреннюю мессу у святых Кирилла и Мефодия. Шведы спалили на площади иконы и церковное облачение, заявив, что для маскарада будет время в будущую масленицу.