Франтишек Кубка - Избранное

Иржик, ослабший телом и душой, переселился из замка на мельницу, где и жил на радость мельничихе. Сюда к нему приходили и Анделка, и безобразная Итка, и портниха со своими ленточками, и Барча, которая, правда, только стояла у окна да жадно облизывала свои бледные губы. В замке и в посаде началось невиданное падение нравов, а Иржик, виновник всего этого, по утрам уходил в лес, чтобы выспаться там на мху под молодой елью, и плакал во сне. По Блаженке…

Тяжко нести груз многодневной славы, еще труднее — много ночей выносить любовь. Иржик перестал есть и пить. А над Сазавой поднимались ссоры и свары, весть об удивительном чуде разнеслась широко-далеко, и из соседних селений сюда валили женщины взглянуть на юношу, которого любят все женщины, и тут же сами влюблялись в него и совершали те же безумства, что и женщины вокруг Мечика. Тогда местные женщины выставили караулы на дорогах и у реки, преграждая пути пришлым. И началась тогда женская война…

А виновник ее до того был удручен и измучен, что враг и тот прослезился бы… И тут снова втайне родилось в нем важное решение. Он собрался и, руки в карманах, отправился лесными тропами к настоятелю Сазавского монастыря. В лесу пели дрозды, зяблики прыгали прямо под ногами, и жуки сходили с ума от счастья видеть путника. А Иржик повеселел. Явившись к святому отцу, он без дальнейших слов пал на колени и от всего сердца попросил:

— Святой Прокоп, избавь меня от любви женщин!

Настоятель улыбнулся и спросил:

— От любви всех женщин?

Иржик кивнул и упрямо ответил:

— Всех!

Святой отец перекрестил его и в молитве попросил о чуде для Иржика и одновременно — об отпущении ему грехов. После этого Иржик встал с колен, с благодарностью поцеловал настоятелю руку и по дороге домой был веселее дроздов и зябликов и всех медных, зеленых и черных жуков вместе взятых.

Дома он отправился прямиком в свою комнату под башней, лег на кровать и проспал десять дней и ночей. Лишь изредка он просыпался, чтоб поесть хлеба. Хлеб приносила Анделка и всякий раз воротила носик от парня и при звуке его громкого храпа ворчала:

— Ну и оставался бы себе на мельнице!

На одиннадцатый день Иржик вышел. В мире снова царил порядок. Владетель Ондржей был к нему, правда, ласков, как и прежде, однако не было уже ни улыбок, ни пожатий, ни поцелуев женщин. Ему прислуживали, стелили постель, пекли пироги, поворачивали вертела, — но больше не беспокоили его ни Итка, ни мельничиха, ни Анделка с портнихой; его оставили в покое и жена рыцаря Влка из Кацова, и Барча, и служанки, и знатные женщины, и простые, а потому хорошо стало Иржику жить на земле.

Раз как-то уселась Блаженка своему отцу на колени и сказала:

— Отец, почему пан Иржик на меня даже не смотрит? Милый батюшка, а ведь я так его люблю…

Пан Ондржей рассказал об этом Иржику, тот поговорил с Блаженкой, которая улыбалась ему обольстительно и в то же время целомудренно. А потом сыграли свадьбу. С той, единственной. И стало Иржику еще лучше жить на земле.

Магистр Витек закончил свой рассказ под общий смех. Особенно громко смеялся пан Бушек, заметив, что магистр явно забыл, кто он по призванию. Его манеры, речи, жесты и гримасы были так разнообразны и шутливы, что рассмешили бы толпы зевак на масленичных гуляньях.

— Вам бы подошла роль знахаря {250} 250 …подошла роль знахаря. — «Знахарь» (XIV в.) — первый дошедший до наших дней образец древнечешской драмы (сцена из пасхального действа о трех Мариях). , — заметил пан Ешек.

— А разве я не знахарь? — возразил прославленный лекарь.

Тут засмеялся и король, затем, сев за стол и взяв в руки нож и кусок дерева, он спокойным голосом произнес:

— После масленичных комедий уместно обратиться к более печальным темам. А потому выслушайте рассказ, искренний и честный, о страданиях молодого человека, которого бог провел трудным чистилищем. Этим молодым человеком был я сам.

И король начал свой рассказ.

Перевод Н. Аросьевой.

Рассказ о том, как королевич Карл был в Лукке на свадьбе Роландо Росси, что приключилось с ним той ночью и как в страшном сне ангел господень предостерег его от порочной жизни.

Было мне чуть больше шестнадцати лет. За несколько месяцев до этого святая Катерина в свой праздник подарила мне победу над итальянскими городами у замка Сан-Феличе. Но радость сменилась печалью, победа — поражением. И поняли мы с отцом, что нужно заключить мир с правителями этих городов и, сохранив в руках Люксембургов что возможно, обратить свой ум и сердце к вещам более близким.

Король Ян вернул Парму семье Росси, Реджо — господам из Фольяно, Модену — Пиям и Кремону — семье Понцони. Когда же он захотел разделить Лукку, где я прожил особенно приятную весну и где заложил крепость, названную моим именем, уступив город за деньги или пизанцам, или флорентийцам, я уговорил отца не упразднять того, что уже сделали мои неопытные, но усердные руки, и сохранить Лукку в целости, передав ее под опеку рода Росси, уже правившего Пармой.

Однако благодарность Росси не принесла мне счастья.

Полагая, что самая большая радость для мужчин — это женщины и вино, они устраивали в Лукке и окрестностях для нас с отцом пиры, разнузданность которых превосходила все, что до той поры видели в этом городе. Самым изобретательным из трех братьев Росси был Марсилио.

Лукка — город, который я особенно любил за красоту окрестных пейзажей, за суровую строгость костела святого Мартина, за парчу, которую там производят. Я всегда больше любил золотое великолепие, чем само золото. И поэтому в Лукке мне было хорошо. Я отдыхал тут после битв, впервые был сам себе хозяином и судьей в спорах сторон, отстаивал интересы своего рода и ширил славу Люксембургов. Я вскоре понял, у кого здесь какое нутро, кто сторонник гвельфов {251} 251 Гвельфы — сторонники папы римского в Италии XII—XV вв. (выразители интересов торгово-ремесленного городского населения). , а кто — гибеллинов {252} 252 Гибеллины — сторонники императора «Священной Римской империи» (отражали интересы феодалов). , и старался, чтобы город, который переходил, будто товар, от одного купца к другому, заимел хотя бы каплю рыцарской гордости. Росси отблагодарил меня по своему разумению.

Для меня, а позже и для моего отца он устраивал пиры, которые сначала привлекали меня своим блеском, но потом стали вызывать неприязнь. Правда, инициалы мои сверкали на каждой тарелке и украшали каждый торт. И музыка играла только для меня, и певцы прославляли мое мужество, особенно то, что у Сан-Феличе подо мной были убиты два боевых коня. Поэты декламировали сонеты, начальные буквы которых, прочитанные сверху вниз, прославляли меня как милостивого владыку города Лукки. Лесть достигла того, что куртизанка в подобранной тунике, с мечом в руке явилась передо мной в образе святой Катерины и возложила на мою голову лавровый венок. За это мне полагалось поцеловать ее в кроваво-красные крашеные губы и в красную полосу на шее, говорящую о том, что святая Катерина была казнена.