Франтишек Кубка - Избранное

Конечно, большая часть этих женщин была уже в годах и утратила свои прелести. Их тела, заросшие жиром, были прорезаны глубокими складками. Их груди висели как зрелые плоды, а животы с трудом удерживались ослабевшими мышцами. Лица были в морщинах, а на верхней губе росли черные усы. Порой было очень грустно смотреть на их колыхающиеся бока, встречаться с их безучастным взглядом и при этом вдыхать воздух, насыщенный одуряющими запахами, от которых рождались похотливые желанья.

Но некоторые из жен султана были прекрасны. Их красота была столь велика, что одна мысль о них лишала сна. А они присутствовали во плоти, все время, и никакие завесы не скрывали их. Странно, но именно эти женщины более всего хвалили между собой Гинекову пажескую прелесть и соревновались в приветливости к этому невольному свидетелю их игр. Гинеку казалось, что иногда этими женщинами овладевает дьявольский дух злорадства и бесчувственности. На все лады одаряя его вниманием, они мучили мнимого скопца, требуя от него услуг, при которых он был будто голодный перед блюдом, до коего он не смеет дотронуться.

Самой капризной была Гафиза, одна из юных жен султана, женщина из Йемена, которую гранадскому королю подарил великий шейх Аравии. Гафиза была почти белая арапка с очаровательным лицом. Глаза ее, миндалевидные, а цветом — как вороново крыло, горели обольстительным огнем, а губы, родник наслаждений, никогда не забывали, что улыбка еще увеличивает их притягательность. Гафиза вела с Гинеком игру изощренно и всякий раз по-разному. Услуги, которых она от него требовала, были таковы, что любовник расцеловал бы за них эту женщину с радостью и благодарностью. Но Гинек, вынужденный подавлять свою мужскую силу, страдал, как дикий зверь в клетке. Гафиза играла в любовь. Ее голос менялся, когда она обращалась к Гинеку, ее рука ласкала его волосы и щеки, ее глаза целовали его и при этом мысленном поцелуе сладострастно жмурились. Эти взгляды были то мимолетные и украдкой, то долгие и испытующие. Он чувствовал их, будто каленое железо, приложенное к сердцу. Короткое, обжигающее прикосновение и потом долгая, не скончаемая мука.

Эту женщину Гинек мыл, одевал, ему велела она сопровождать ее в спальню и подавать себе пищу в постель, с ним она разговаривала, играя его светлыми волосами, как дитя, что надевает себе на пальцы золотые колечки.

Мучительница рассказывала мучимому о делах любви. О своем томлении по объятиям мулея, который неделями не вступает к ней, своей самой красивой жене, даря свои ночи другим, более старым и менее красивым женщинам. Мучительница с ликованием рассказывала ему о приходе мулея, который посетил ее прошлым вечером, и о нежностях, которыми он ее осыпал. Она нашла в Гинеке исповедника, который не хотел ее исповеди слушать, хранителя тайн, которого ее тайны приводили в отчаяние.

Она видела в нем мужчину, лишенного мужской силы, игрушку своих капризов, жертву своей природной нецеломудренности. Так кобыла в пустыне тоскует по благородном жеребце, а увидя мерина, мчится прочь с громким ржаньем.

Гинек заметил, что старшая жена мулея и некоторые из прочих жен неодобрительно относятся к Гафизиным штучкам, и догадался, когда именно об этом шел с ней разговор. Но в ту же минуту послышался ее громкий, бесстыжий смех, вызвавший бурное веселье среди прочих женщин. Оно проявилось в том, что они катались по подушкам, подбрасывая вверх свои чувяки, извиваясь в сладкой истоме.

Гинек, более не в силах переносить это мучение, решил, что нужно воспользоваться симпатией Гафизы и бежать. Он полагал, что эта женщина знает, как выбраться из дворца мулея, и надеялся, что она ему поможет.

Однажды утром он открылся Гафизе. Рассказал ей при этом о своей тоске по родине, о скорби своих родных и о страдании, которое вовсе незаслуженно стало уделом его юности. Гафиза удивилась, что он, человек, который никогда не сможет стать основателем рода, хочет вернуться на родину, где женщины, конечно, будут преследовать его насмешками, узнавши, что он не мужчина. Гинек сказал, что к женщинам он равнодушен, Его тянет домой так, как, наверное, и ее притягивает аравийская пустыня. Она задумалась, и ее глаза на мгновение затуманились.

Он повторил свою просьбу дважды и трижды. А потом вдруг поцеловал в губы. Этот поцелуй вызвал ужас в ее глазах. Она смотрела на Гинека как на чужого, дерзко ворвавшегося в ее дом.

«Кто ты?» — вопрошали ее глаза. Но при этом они выдавали наслаждение, которое миг назад эта женщина испила с его поцелуем. И в то же время в них был страх. Страх перед тем, как целовал его рот… И тогда она ответила на поцелуй. И обещала, что сделает так, как просил Гинек.

Прошло еще много дней, и еще много раз целовал мнимый скопец мусульманскую женщину.

И вот однажды вечером, когда над Гранадой зажглись крупные звезды южной ночи, которые не разливают свой свет по земле, но как стрелы пронзают сердца людей, вывела Гафиза Гинека, который вооружился мечом, из дворца, провела садами к крепостным стенам, где на ажурных башнях и башенках дремала стража. И под этими стенами в тени деревьев, глубоко вздохнув, показала Гафиза Гинеку низкий свод подземного хода, который, как она сказала, выводит, по словам главного евнуха, к роднику, что бьет в розовых садах султана. Лишь оттуда для султанского дворца во время осады, когда дорога к реке перекрыта, могли брать воду.

Гинек поблагодарил Гафизу. А Гафиза вдруг упала к нему на шею и впервые стала целовать его так, как целует женщина любимого юношу. И он прижал ее к себе, и, стоя под кустом сирени, они сплели свои тела, как сплетаются ветки этого дерева, укрывающего своей мирной зеленой завесой дела живых и мертвых. И в этом объятии, в котором Гафиза постепенно теряла память о том, кто она и что делает, она вдруг поняла, что обнимает и целует мужчину.

Она вырвалась, и глаза ее в ужасе раскрылись так широко, что в темноте светились белки.

— Да, — шепнул Гинек, — я…

Он не успел договорить, женщина принялась звать на помощь. Она кричала так, что у нее оборвался голос. Она звала стражу.

Гинек понял, что эта минута решает, быть ли ему живу. Одной рукой он сжал Гафизе горло, а другой бросил ее на землю, в траву. Гафиза задыхалась. Гинек опустился над ней на колени и смотрел, как в ее приоткрытом рту умирает голос. Гафиза уже хрипела. Она лежала плашмя в мокрой траве. Над мужчиной и женщиной роилось несколько светлячков.

И, держа еще пальцы на ее горле, Гинек учинил над ней насилие…

Когда же он отпустил ее, Гафиза сказала:

— Возьми меня с собой… Я пойду с тобою.

Но Гинек только поцеловал еще раз ее дикие глаза, ее страхом и негой измученный рот и ушел, пригнувшись, в отверстие крепостной стены и после блужданий в темноте, ободранный в кровь и в разорванной одежде, вышел к роднику, о котором говорил Гафизе главный евнух.