Василий Кукушкин - Избранное

Софья Андреевна на педагогическом совете похвалила Варю за собранность. Война, тяжелая зима, голодные очереди морально надломили некоторых учителей. Кое-кто являлся в школу небрежно одетым, небритым. Варя же приходила всегда в хорошо отутюженном платье с белым воротничком.

Варя не верила в искренность этих похвал бывшей начальницы. Но постепенно она смирилась с тем, что снова пришлось работать с ней под одной крышей. Да и появились другие невзгоды.

Варю обижали скупые письма Тимофея Карповича. Писал он редко. Не было в его письмах ни жалоб на тяготы солдатской окопной жизни, ни просьб. Исключением было лишь его последнее письмо. Заканчивалось оно довольно странной просьбой:

«Сходи на Механический завод, вызови из мастерской Дмитрия или токаря Андреева и передай, что мы, солдаты маршевой роты, — я, Федоренко, Корочкин, — век будем помнить кладовщика Геннадия Игнатьевича Козлодумова. Золотой человек! Иначе его не любило бы заводское начальство».

На конверте стоял штамп: «Просмотрено военной цензурой». Варя не сомневалась: за просьбой скрывается что-то важное. Не таков Козлодумов, чтобы делать людям добро. У Вари возникло подозрение: не он ли тайком выдавал большевистски настроенных рабочих?

Откладывать было нельзя. За четверть часа до гудка на обеденный перерыв Варя подошла к проходной. Дмитрий вышел со старым рабочим — это был Андреев.

Прочитав письмо, Андреев сильно сжал шершавой рукой гладко выбритый подбородок и, помолчав немного, глухо сказал:

— За такие художества — на тачку и за ворота, а то подстеречь вечерком… — Спохватившись, он быстро поправился: — Напишите: Андреев, мол, кланяется и просит передать спасибо. Мы и не примечали стараний кладовщика. Если встретит Сидорова и Зайцева, им тоже поклон. Они недавно взяты в маршевую роту. Об остальном Тимофей Карпович пусть не беспокоится…

Варя проснулась от шороха. В темноте смутно выступал синеющий прямоугольник окна. За дверями кто-то тихонько постукивал нога об ногу.

— Кто там?

— Я, Варенька.

Откинув крючок, Варя юркнула в теплую постель. От Анфисы Григорьевны несло морозом. Она была в полушубке и валенках. Развязав шаль, Анфиса Григорьевна зажгла лампу и зашептала:

— Страхи-то какие! Полиции видимо-невидимо на Петровском острове. Сыщики баграми шарят в прорубях на Ждановке. Дворник из соседнего дома заночевал у кума на лесопилке, а утром обоих в участок повели. Замучили их допросами, всё спрашивали про какой-то мотор. А потом в участок принесли калошу, нашли ее у полыньи, против дома князей Белосельских. Говорят, водолазов затребовали из Кронштадта.

Из бессвязного рассказа квартирной хозяйки Варя поняла, что убили какого-то известного человека. Сон пропал. Варя оделась и вышла на улицу. У кинематографа «Слон» собралась толпа.

— Божий человек, жил, никому не мешал, — всхлипывая, говорила дама.

— Гришка-то божий человек? Конокрад! — Мужчина в солдатском ватнике расхохотался. — Чудно, право: человек пьянствовал, молоденькие фрейлинки в баньке спину терли — и пожалуйте, попал в великомученики. — Он плюнул на панель и под одобрительный гул зашагал в сторону Ждановки.

Продавцу газет не дали дойти до угла, его окружила толпа. Деньги совали ему в руки, карманы. Отойдя на два-три шага, люди развертывали газеты.

Редакции будто сговорились. Довольно подробно рассказывали про «поиски трупа важного лица». В некоторых корреспонденциях встречались белые полоски — цензурные изъятия, что еще большей загадочностью окружало поиски на Ждановке и Малой Невке. Кто же убит? Об этом газеты умалчивали. Но в городе называли одну фамилию: Распутин.

К полудню к дому № 64 по Гороховой улице съехалось столько автомобилей и колясок, что городовой отсылал извозчиков на «пятачок» возле казарм.

Почитатели и кликуши приезжали выразить соболезнование распутинским дочерям. У одной из них на днях застрелился жених-офицер, у другой на волоске висела уже назначенная свадьба: жениху, князю Микеладзе, была нужна только близость Распутина к царствующему дому.

В столице пережевывали слухи об убийстве Распутина, о неудавшемся замужестве распутинских дочерей. Что правда? Что ложь? Невозможно разобраться.

Спустя несколько дней к Терениным приехал Бук-Затонский. Агнесса и Варя уже отужинали и рассматривали в гостиной новый журнал мод. Неожиданно Бронислав Сергеевич пригласил их опять в столовую. Бук-Затонский разливал шампанское.

— Выпьем за истинно русского человека, великого князя Дмитрия, — торжественно провозгласил Бук-Затонский.

Агнесса и Варя переглянулись.

— Пейте до дна, — потребовал Бук-Затонский.

— Великий князь Дмитрий по велению царя находится под домашним арестом. — Бук-Затонский понизил голос: — Пало подозрение, что князь принимал участие в убийстве Распутина. Военные круги боятся, что полиция убьет Дмитрия. Генерал Хабалов поставил во дворце великого князя рядом с полицейским караулом свой гарнизонный караул.

— Спаси его бог! — Елена Степановна набожно перекрестилась.

— Благодарная Россия не забудет подвиг великого князя. — Бронислав Сергеевич налил шампанского себе и Бук-Затонскому.

Имена убийц — великого князя Дмитрия, Юсупова и черносотенца Пуришкевича — вскоре узнала вся Россия. Обыватели все еще верили в доброго царя. В убийстве Распутина они увидели светлое предзнаменование и мчались в церковь ставить рублевые свечи перед иконой святого Дмитрия.

А на Выборгской шла своя жизнь. В один из этих дней приятель Тюменева пришел в школу и увез Варю на завод — по делу, касавшемуся ее земляка. Варе не очень-то хотелось ехать.

— Нужно, — настаивал Дмитрий. — Вдруг отопрется, скажет, что письмо фальшивое. А народ доказательств потребует.

По дороге Дмитрий рассказал Варе о жизни младшего Козлодумова на заводе. Он очень быстро попал в милость к заводскому начальству. В мастерской каждый уголок был занят, а к кладовой нежданно-негаданно прибавили еще комнатенку — неказистую, треугольную, с крохотным оконцем под потолком. Но у комнатки были и свои удобства: по узкой винтовой лестнице можно незаметно выйти прямо во двор.

В мастерской поговаривали, что расширили кладовую для дела, из Англии должны поступить специальные контрольные приборы. Но скоро об этом забыли, а комнатенку Геннадий приспособил для встреч с нужными людьми. Из деревни ему слали бутылки с самогоном. Немало и заводского спирта было распито в комнатушке, прозванной рабочими «Заходи, угощайся».

Сюда приходили постоянные посетители — мастер, писарь из канцелярии воинского начальника. Захаживал сюда кое-кто из начальства.

Никогда еще Варя не была на заводе. Дмитрий оставил Варю в нише, откуда была хорошо видна разметочная плита. Ничто в мастерской не напоминало о предстоящем суде. По сигналу сирены мостового крана внезапно прекратилось чмоканье трансмиссионных ремней. Рабочие начали стекаться к разметочной плите.