Борис Камов - Мальчишка-командир

Первые два дня после операции ему было особенно худо. Он метался в жару и бредил. Хирург опасался, что у него начинается заражение крови. Эти двое суток Маруся неотлучно находилась при нем. Поила его чаем, пыталась кормить, заставляла пить лекарства, терпеливо меняла компрессы, которые, как только они переставали холодить, он срывал и бросал на пол. Потом ему вроде полегчало.

А на рассвете четвертого дня, стянув со лба компресс, Голиков внезапно откинул руку с полотенцем, затих и почти перестал дышать. Маруся закричала и выбежала в коридор. Она ворвалась в палату вместе с дежурной сестрой. На койках, разумеется, все вскочили.

— Ему плохо! Он умирает! — повторяла Маруся.

Медсестра потрогала лоб, посчитала пульс, редкий, но спокойный и наполненный.

— Он будет жить, — пообещала медсестра Марусе. — Это миновал кризис. — И улыбнулась.

Через несколько дней Аркадий Петрович отпросился домой. Маруся помогла ему надеть китель и повязала на шею свой темный платок. Руку нужно было носить на перевязи, иначе боль в плече становилась невыносимой. Маруся хотела понести и чемодан с вещами, которые накопились, пока Аркадий Петрович лежал в госпитале: полотенце, белье, книги, — но Голиков не позволил ей этого, сам вынес чемодан на улицу, а там его ждала полковая пролетка.

Войдя с Марусей к себе в комнату, Аркадий Петрович почувствовал, что невыносимо устал. Сбросив папаху, он плюхнулся на табурет возле стола, за которым по вечерам, если он не оставался в штабе, ему было так одиноко пить остывший чай. Только изредка сюда забегал Кондратьев. Маруся, быстро повесив свое пальто, села рядом, готовая помочь ему снять шинель.

Он поглядел в ее полное заботы и ожидания лицо с чистым лбом, нежной линией большого детского рта и огромными глазами. И подумал, что не хватит и целой жизни, чтобы наглядеться на это лицо. Его наполнила прежде неведомая нежность и радость, что он рядом с ней, что его не разорвало самодельной бомбой на куски и что, идя такими разными путями до той тяжелой ночи, когда он принял ее за антоновскую разведчицу, они встретились и сидели теперь в этой пустой и неуютной комнате.

— Я люблю тебя, — неожиданно для самого себя произнес он. И от волнения добавил: — Не на шутку.

Маруся побледнела, словно от испуга. И не ответила. И тогда он понял, что опять оказался слишком самонадеян. Да, она ухаживала за ним по своей доброте и в благодарность за то, что он хотел спасти ее отца. А он бог знает какие строил планы. Значит, как только он снимет шинель, Маруся уйдет, и он опять останется один в этой комнате. И, ни на что больше не надеясь и опасаясь только того, что Маруся сочтет его за человека легкомысленного, он заговорил:

— Когда я увидел тебя возле березы и ты, не зная, кто мы такие, пыталась убежать от нас, я подумал: «Какая отчаянная девчонка!» Потом ты ночью прибирала в доме, я смотрел на тебя через окно и не смел подойти. А утром у меня не было сил уехать. Когда же ты в госпитале вбежала в палату, я понял: я люблю тебя...

— И я, — едва слышно произнесла Маруся.

...В ту минуту он еще не знал и не думал, что слишком скоро потеряет ее и что воспоминаниями и мыслями о ней спустя годы будут пронизаны многие страницы его повестей и рассказов.

Квартира Голикова находилась неподалеку от штаба. Утром, легонько придерживая больную руку, Аркадий Петрович отправился на службу. Встретили его радостно. Всем хотелось поздороваться с ним, сказать несколько слов по случаю возвращения. Голиков улыбался, благодарил, но держался скованно, потому что сослуживцы от всей души пожимали и трясли здоровую руку, но тряска болью отдавалась в пораненной.

Наконец в кабинете остались только комиссар и командир разведроты Чистихин.

— Что происходит? — коротко спросил Голиков.

— Новости хорошие, — ответил комиссар и улыбнулся. — Народ из леса бежит.

— А конкретнее?

— День на день не попадает. Но выходят и сдают оружие от 15 до 80 человек в сутки. Зарегистрировано и отпущено домой 1438 перебежчиков. На людей произвело сильное впечатление, об этом многие нам говорили, что первую группу в 25 человек вы отпустили по домам через час.

— Тут случай был — хоть плачь, хоть смейся, — вмешался в разговор Чистихин. — Старуха одна сына своего отыскала в лесу, привела прямо сюда, а потом отправилась с ним домой.

— А еще многие антоновцы выходят из леса и говорят: «Мы от Васьки Шилова к командиру полка Голикову», — снова вступил в беседу командир разведроты. — Это пароль стал такой...

Комиссар сердито глянул на него. Чистихин вздрогнул и осекся. Но Голиков перехватил взгляд комиссара и спросил:

— Что с Василием?

— Извините, Аркадий Петрович, не хотели сразу расстраивать, — сказал комиссар. — Шилов убит. Его искололи ножами и тело подбросили на дорогу. В тот же день сожгли его дом.

— А родители?..

— Здоровы. Состоят при кухне пулеметной роты.

— После обеда митинг, — резко сказал Голиков. — Мы почтим на нем память Василия Шилова, героя и замечательного агитатора. Возьмите пролетку, привезите родителей. Мы объявим на митинге, что бойцы 58-го полка поставят им новый дом. Только Василия вернуть мы им не сумеем...

«Он сознавал, на что идет, — думал Аркадий Петрович. — И предвидел, чем для него это может кончиться. Откуда же в деревенском малообразованном парне такое мужество и такое благородство? А я не нашел для него даже часа, чтобы посидеть и просто поговорить...»

Дел накопилось уйма. Аркадий Петрович опять засиживался допоздна. А тут с перерывом в один день из Тамбова поступили две шифровки.

В первой содержался приказ о назначении командира 58-го отдельного полка А. П. Голикова — временно, до особого распоряжения, — командующим 5-м боевым участком с правом принимать любые необходимые по обстановке решения. А вторая предписывала Голикову явиться в Тамбов, имея на руках точные и полные данные о дислокации всех частей 5-го боеучастка.

Голиков ответил: поскольку он лишь временно исполняет обязанности командующего боеучастком, то считает целесообразным для обстоятельного разговора дождаться возвращения Пильщикова из Москвы.

Через два часа на стол Голикова лег бланк телефонограммы с пометкой «молния» за подписью Тухачевского. Аркадию Петровичу предписывалось прибыть в Тамбов на следующий день к восьми тридцати утра.

Голиков выяснил, что единственная на весь Моршанск легковая машина в порядке, велел приготовить ее к рассвету и сел тщательно изучать обстановку на участке.

Главной боевой единицей являлся 58-й полк. Он насчитывал к 1 июля 1921 года 3700 человек. Несколько рот было размещено в Моршанске, остальные располагались по окрестным деревням Бенкендорф-Сосновка, Атманов Угол, Плоская Дубрава. В том же Моршанске стояли батальоны и роты других частей, которые тоже входили в боевой участок. И хотя антоновские банды не любили долго оставаться на месте и могли одолеть за день сто километров, наведываясь и в соседние губернии, Моршанский уезд оставался одним из самых беспокойных районов.