Эдвард Резерфорд - Русское

А как раз когда они вышли на Красную площадь, Бориса осенило.

– Думаю, – тихо промолвил он, – что такие иконы пишут и в Русском.

В начале ноября, пасмурным, хмурым днем, в Русское прибыли двое. Дул холодный, влажный ветер, колол и холодил лицо, угрожая принести проливные дожди, а то и снег, и если бы Борис не торопил тотчас же отправиться в дорогу, то Филипп-священник предпочел бы подождать, пока не установится погода, больше подходящая для путешествия.

Они сразу прибыли в дом Бориса, и молодой хозяин Грязного отправил дружеское послание Стефану-священнику, прося навестить его. Тем временем Борис погнал всполошившегося слугу к управляющему за парой жирных куриц, добрым вином и еще какими-нибудь лакомствами, если те случатся.

Хотя оба они порядком продрогли, Борис ощущал некое подобие нервического подъема.

Не прошло и двух часов, как они сели обедать, и, пока Филипп все еще ел, по своей привычке энергично кивая головой с выдающимся носом-клювом, явился Стефан.

Стефан рад был увидеться с Борисом. Он гадал, не принесет ли его приезд какого-либо облегчения несчастному Михаилу. По несколько нервической веселости Бориса он предположил, что молодой человек недавно пережил некое нравственное потрясение, а поскольку он привез с собою священника, то Стефан понадеялся, что потрясение это имело религиозную природу.

Под воздействием вина оба явно сделались очень и очень учтивы. Борис сообщил Стефану, что его друг любезно согласился провести у него несколько дней, пока он будет заниматься делами имения, и осмелился выразить надежду, что Стефан покажет Филиппу деревню и монастырь.

– А то, если будет безвылазно сидеть в Грязном, боюсь, соскучится нестерпимо, – с мальчишеской улыбкой пояснил Борис. – Он человек ученый, вроде тебя, – с приятностью добавил он.

Во время этой беседы Филипп больше молчал, сосредоточившись на еде. Но тут немного оживился. Он задал Стефану несколько вполне заурядных вопросов о городке, парой слов описал свою обыденную жизнь и заговорил об иконах в своей собственной церкви – с почтением, но как человек явно несведущий.

«Приятный малый, – подумал Стефан, – но простец».

Он пообещал все показать ему на следующий день.

Прошло два дня, сети уже были расставлены. Борис послал за монахом Даниилом. А когда их беседа завершилась, молодой человек подумал, что, учитывая даже лучшие мгновения его краткой супружеской жизни, это были минуты самого полного, восхитительного удовлетворения, которые ему доводилось испытать.

– Я обнаружил, – с деланой искренностью произнес он, – что попал в чрезвычайно трудное положение.

Он был уверен, совершенно уверен, что монах и не подозревает, какая беда на него надвигается, и заметил, как на заросшем густой бородой лице Даниила лихорадочно и хитро заблестели глаза, словно тщась что-то утаить.

– Все это было бы не так страшно, – продолжал Борис, – если бы не недавние события в Москве. – Он на миг замолчал, и ему показалось, что монах удивленно хмурится. – Разумеется, я говорю о судах над еретиками, – вкрадчиво закончил он.

Первые процессы состоялись 25 октября и стали торжеством митрополита. Улик, даже незначительных, хватило для того, чтобы подвергнуть всех обвиняемых пыткам и пожизненному заключению, и теперь вся Москва замерла в ужасе.

Верный, несгибаемый сторонник линии митрополита, Даниил был в восторге. Но какое отношение имеют эти процессы к молодому боярину, к нему самому и к Русскому? Он вопросительно взглянул на Бориса.

– Кажется, – с показной озабоченностью произнес Борис, – ересь завелась и среди нас, прямо здесь. – И он с упреком постучал по столу.

Даниил недоуменно воззрился на него.

Залучить жертву в ловушку оказалось проще простого, хотя он был удивлен тем, как хитроумно и убедительно сыграл свою роль священник Филипп.

Непрестанно кивая головой и задавая довольно наивные вопросы, двуличный пособник Бориса весь день бродил по Русскому в сопровождении любезного Стефана и обсуждал с ним только самые заурядные, бытовые дела. Он посмотрел иконы, которые продавались на рынке, побывал в монастыре и в обширных полях, раскинувшихся за монастырскими стенами. По временам казалось, будто он недоволен увиденным, но тщится скрыть свое негодование. Только на закате, стоя у городских ворот и глядя на богатый монастырь внизу, он словно бы не удержался и с горечью воскликнул:

– Вот обитель имущая и изобильная!

– По-твоему, она уж слишком богатая? – с любопытством осведомился Стефан.

Филипп тотчас же опомнился, насторожился и с тревогой взглянул на своего нового знакомца.

Стефан улыбнулся и ласково взял его под руку:

– Я все понимаю.

На лице Филиппа изобразилось явное облегчение.

– Ныне приходится проявлять осторожность, друг мой, – тихо промолвил он.

– Само собой. Значит, ты из нестяжателей?

Московский священник утвердительно кивнул головой.

– А ты? – спросил он Стефана.

– Я тоже, – бесхитростно признался священник из Русского.

Вместе они в молчании дошли до дома Бориса, где и расстались, обнявшись на прощание, и Стефан воротился к себе домой.

На следующий день Филипп внимательно осмотрел иконы на рынке и в монастыре, а потом поделился мнением с Борисом:

– Поп этот – нестяжатель. Еретик ли он, пока неясно, однако читает слишком много, а сам дурак дураком. Даже и предположить невозможно, в какую ересь он уклонится, и сам того не заметив. А вот среди икон насчитал четыре, на которые и взглянуть-то стыдно.

– Еретические?

– Хуже некуда. Я такой срам только в Новгороде видал.

По мнению многих ревнителей православия, то, что изготавливалось и создавалось в этом городе, выглядело подозрительно, и все из-за его близости к прибалтийским портам и к Литве с их опасным католическим и протестантским влиянием, проникавшим с Запада.

– Значит, я могу преследовать его по суду?

– Обязан.

Борис улыбнулся.

– Обещаю, я самым подробным образом во всем разберусь, – ответил он.

И потому сейчас он мягко и вежливо изложил пораженному монаху выводы, к которым пришел:

– Судя по всему, брат Даниил, иконы, что пишутся в монастыре Святых Петра и Павла, исполнены ереси. А их продают на рынке с твоего ведома и под твоим присмотром.

Заметив, что Даниил потрясен, Борис тихо продолжал:

– Боюсь, все так. Я узнал это из достоверного источника, а ведь ты знаешь: если вспомнить, что творится в Москве… Если у вас найдут еретические иконы, то всему монастырю или некоторым его насельникам может грозить опасность.

Без сомнения, Даниил заволновался, ведь, хотя с еретиками в Москве разделались, обвинение, касающееся еретических икон, в Москве еще рассматривали. Кто знает, чем это может кончиться?