Эдвард Резерфорд - Русское

Ибо было ясно, что обоим Бобровым пора бежать.

– Похоже, – сухо заметил Александр, – в новом времени обойдутся и без нас.

И действительно, началась новая эпоха. Официально она началась 31 января. Ибо в этот день, по постановлению правительства, то бишь Совнаркома, Россия перешла на западный, григорианский календарь и перестала отставать от остального мира на тринадцать дней. Но какой бы ни была дата, Россия, которую знал Александр, самым странным образом растворялась прямо у него на глазах.

Она была в подвешенном состоянии между войной и миром. С Германией было подписано перемирие, но условия мира, о которых вел переговоры Троцкий, еще не были согласованы. Предположение некоторых революционеров-идеалистов, что если предложить воюющим сторонам разойтись по домам, то немцы придут в восторг и так и поступят, не оправдалось. Всеобщая революция в Европе, на которую рассчитывали некоторые, в том числе и Ленин, и не думала начинаться. Тем временем в этом неуютном мире старая Российская империя начала рассыпаться. Литва и Латвия, а на севере Финляндия уже провозгласили свою независимость. На западе Польша наверняка будет потеряна. Официальная власть на Украине рухнула, но пока большевики пытались взять все под свой контроль, украинские националисты уже провозгласили новое украинское государство.

А дома все, что казалось знакомым и привычным, было разрушено. Земля принадлежала народу; началась программа национализации промышленности. Православной церкви было объявлено, что вся ее собственность конфискуется и что она лишается всех своих прав. Фактически Церковь была поставлена вне закона. «Совсем скоро, – заявил Ленин, – мы построим социалистическое государство». Казалось, что у него получится.

Ибо хотя большевики все еще были в меньшинстве, они оказались решительнее всех прочих. Оппозиция пребывала в растерянности; Ленин ловко втянул некоторых экстремистов крестьянской партии – террористов – в свое правительство, чтобы хоть таким образом заручиться их поддержкой. Повсюду были отряды Красной гвардии, на заводах росли, как грибы, большевистские ячейки, и, что самое опасное для Бобровых, в последние два месяца начала действовать новая организация, возглавляемая безжалостным товарищем Дзержинским: ЧК.

Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией была очень эффективным органом. Но всего интереснее было, что подразумевалось под всеми этими грозными словами на самом деле. С точки зрения ЧК, в подстрекательстве к мятежу был повинен целый ряд политических противников большевиков, в том числе и многие либеральные кадеты. Их объявили врагами народа. Николай Бобров только что узнал, что он – один из них.

Александр Бобров шел довольно медленно, потому что был погружен в свои мысли. На нем было старое пальто с поднятым воротником, рабочая фуражка и пара тяжелых сапог. Поднятый воротник немного защищал от ветра и холода, но главное – почти закрывал лицо. Где-то с месяц назад он начал одеваться как рабочий. Его отец скрывался.

Их побег организовал Владимир Суворин. Госпожа Суворина должна была переправиться в Финляндию и оттуда в несколько этапов добраться до Парижа, а там встретиться с Сувориным-младшим. Сопровождать ее должны были двое Бобровых, переодетых рабочими. Повсюду господствовала страшная неразбериха, и потому само их путешествие не должно было быть слишком тяжелым.

– Просто держись подальше от неприятностей, пока не уедешь, – посоветовал Владимир.

Положение самого промышленника было любопытным. Хотя большевики хотели национализировать всю промышленность, они все еще не знали, что делать с такими людьми, как Суворин. Если он будет сотрудничать с новой властью, то он, при его обширных знаниях и многочисленных связях, может оказаться полезен.

– Они знают, что без промышленности и финансов не обойтись, – объяснил Владимир Александру. – У меня даже есть друг в Совнаркоме – министр культуры Луначарский. И все же, – добавил он, – боюсь, что через несколько месяцев мне придется последовать за вами.

Надежда, несмотря на упреки, уговоры и мольбы, настояла на том, чтобы остаться с отцом, а Александр только час назад пришел проститься с ней.

С того времени, когда он в Русском оправлялся от ран, молодые люди очень сблизились. Дважды он делал ей предложение. Но в суматохе, происходившей вокруг, она просто умоляла его: «Не сейчас».

Александр не сомневался, что через год она с отцом тоже будет в Европе. И тогда, думал он, придет их с Надеждой время. Забавно, что они оба будут никем – просто парой эмигрантов. Но почему бы и нет?

– Береги себя, Сашенька, – сказала она и поцеловала его на прощание долгим поцелуем.

И именно эти мысли, пока он шел по улице, заставили его по глупости забыть обо всем.

– Табачку не найдется? – Перед ним стоял солдат, глядя на него снизу вверх. – Папироской угости, братишка, а?

Александр рассеянно и свысока посмотрел на него. Поодаль стояли, наблюдая за ними, еще шесть или семь солдат-красногвардейцев. Подошедший к нему был нагловатым малым. Случись такое год назад, он призвал бы этого типа к порядку.

– Папиросу тебе, да? – раздраженно сказал он. – А я не курю. – И шагнул дальше.

Что, черт возьми, случилось с этим наглецом? Солдат вдруг вцепился в его пальто. Его просительный взгляд засверкал злобой. Он кликнул других, те подошли и один из них снял с плеча винтовку.

И тут Александр понял, что он натворил.

Он ответил этому мерзавцу, как мог бы ответить год назад. Он забыл изменить голос, и в нем сразу же прозвучали аристократические нотки. Он ответил высокомерно, чуть ли не с презрением, и, что хуже всего, он использовал то самое фамильярное «ты», отделяющее старшего по званию, с которым офицеры всегда обращались к своим солдатам.

Его раскусили мгновенно.

– Ух ты, офицеришка. Фамилия?

– Иванов. Я не офицер.

– Не офицер, как же, держи карман шире! Я так кумекаю, ребята, словили мы гада. Одежонку-то подходящую подобрал. Отличное у тебя пальтишко, господин хороший. Что, мужиком заделался, да?

И вдруг Александр согнулся пополам от боли – кто-то, махнув прикладом, ударил его в живот. Он рухнул на тротуар на коленях.

– Что нам с ним делать, ребята?

– В трибунал его.

– Может, сначала обыщем его?

– Что, давно с ЧК по душам не болтал? Ща мы тебе устроим, – со смехом сказал первый. – Вставай, барин. Битте-дритте, ваше благородие. Офицеришка и есть.

Александр, пошатываясь, поднялся. Слава богу, при нем не было никаких документов.

– Моя фамилия Иванов, – сказал он слабым голосом.

– Во, во кого нам надо! – крикнул один из солдат. – Я его знаю, он с Комитета. Эй, товарищ, подь сюды!..