Ольга Токарчук - Книги Иакововы

Только вот сейчас темнота так рано наступает, и каждый день заглатывает мгновения жизни нашей, ну а свет све­чей – это всего лишь несчастная имитация света, и наши глаза ее долго вынести не могут.

Но я знаю, что замысел Новых Афин является замыслом великого гения и громадной отваги, и громадную службу ока­зал он для всех нас в Польше проживающих, ибо это истинный компендиум знаний наших.

Но есть одна вещь, которая мешает мне наслаждаться чтением Твоей Милости труда, и мы уже говорили о том, ко­гда сидели у Тебя в Фирлееве – та самая латынь, и даже не она сама, сколько ее неодолимое обилие; повсюду она впихнута, словно соль, которую уж слишком щедро сыплют в блюда, так что она, вместо того, чтобы улучшить вкус пищи, делает ее несъедобной.

Я, Твоя Милость, понимаю, что латынь - это язык, со всем освоенный, и слов в нем подходящих, больше, чем в поль­ском, но тот, кто его не знает, читать книги Твои не будет иметь способности, так как совершенно потеряется. А думал ли Ты о тех, читать желающих, которые латыни не знают, как те же купцы, мелкие помещики, не слишком ученые, и даже наиболее понятливые ремесленники – это им бы пригодились все те знания, которые ты скрупулезно собираешь, а не твоим собратьям, священникам и академикам, ведь они и так имеют доступ к книгам. Если только они, конечно же, желают, поскольку желание такое имеется у них не всегда. Не говорю уже о женском поле, который, довольно часто, читать даже хорошо способен, но, поскольку в школы их не посылали, в латыни сразу же и застря­нут.

Епископ Солтык пишет письмо папскому нунцию

Это письмо он оставил себе написать еще вчера, в качестве последнего, только свалила его усталость, потому сегодня день приходится начать со столь неприятного дела. Секретарь сонный, с трудом подавляет зевки. Он играется пером и испоробует толщину линий, когда епископ начинает диктовать:

Епископ Каетан Солтык, киевский коадъютор, папскому нунцию Миколаю Серре, архиепископу митиленско му…

Тут заходит мальчишка-помощник для топки печей и берется за удаление золы. Скрип совка кажется епископу невыноси­мым, все мысли из его головы улетучиваются, словно облако той же золы и пепла. И все дело это оставляет привкус золы.

- Займешься этим позже, парень, - ласково обращается епископ к слуге и какое-то время еше собирает разлетевшиеся мысли. Перо бросается в атаку на ни в чем не повинную бумагу:

Еще раз от всего сердца поздравляю Ваше Высокопреосвященство с занятием нового поста в Польше, надеясь на то, что событие это станет причиной всестороннего укрепления веры в Иисуса Христа на землях, столь особым обра­зом любимых Им, ибо здесь, в Жечипосполитой, мы наиболее верные их паствы Его, более всего преданы мы Ему сердцем своим…

И теперь уже епископ Солтык совершенно не знает, как перейти к делу. Поначалу ко всей проблеме хотел он отнестись в общем – ну никак не ожидал он четкого требования предоставить рапорт, причем – от нунция. Это его удивляет, поскольку у нунция повсюду свои шпионы, и хотя сам своего длинного итальянского носа никуда не сует, то успешно пользуется носами других, рев­ностных своих слуг.

Секретарь ожидает с поднятым пером, на кончике которого уже собирается приличных размеров капля. Только человек он опытный и хорошо знает обычаи чернильных капель, так что ожидает до конца, чтобы в последний момент стряхнуть ее в чер­нильницу.

Ну как же все это описать, размышляет епископ Солтык, и тут в голову приходят некие изящные обороты типа "Мир – это паломничеств, слишком опасное для тех, кто стремятся к вечности", которые представили бы эту неудобную и мучительную ситуа­цию епископа, который должен сейчас объяснять свои поступки, верные, но неприятные, в то время, как обязан мысли свои преда­вать молитве и духовным потребностям своей паствы. Ну как тут начать? Быть может, с обнаружения ребенка, и что происходило это под Житомиром, в деревне Саркова вольница, в этом же году, недавно.

- Студзинский, правильно?

Секретарь согласно кивает и прибавляет еще и имя мальчика: Стефан. Нашелся, в конце концов, только в виде мертвого тела, покрытого синяками и ранами, как будто колотых. В кустах, возле тракта.

( Иудеи высасывают кровь христианских младенцев, Убийство Симона из Тренто, Die Schedelsche Weltchronik 1493 )

Теперь епископ концентрируется и начинает диктовать:

…крестьяне, обнаружив дитя, несли его в церковь, проходя мимо той корчмы, в которой его, должно быть, и заму­чили. Кровь с левого бока, с раны наипервейшей пошла, и вот по этой причине, и некоторых иных против иудеев сус­пиций, тут же взяты были под стражу в той же деревне два иудея-корчмаря и их жены, которые во всем признались и других назвали. Так что дело возникло само по себе, благодаря божьей справедливости.

Меня тут же известили обо всем деле, и я не замедлил заняться им со всеми силами, и уже in crastinum (на следующий день – лат.) приказал распорядителям имений окрестных и господам выдать иных виновных, когда те оказались мед­лительными, сам по имениям тем ездить начал и убеждать их милостей аресты произвести. Так арестовано было тридцать одного мужчину и две женщины, после чего доставили их закованными в железо в Житомир, где посадили в ямах, специально для этой цели выкопанных. После выезда инквизиции, я отослал обвиняемых в гродский суд. Суд, же­лая выяснить недостойнейшее поведение и действия убийц принял решение приступить к strictissime обследованию доставленных к ним иудеев, тем более, что некоторые уже стали менять показания свои, сделанные перед кон­си­сторским судом, а так же отражали отягощающие их свидетельства христиан. Тогда обвиняемых брали на пытки, и мастером святой справедливости были трижды припалены. Из этих общественных признаний быстро оказалось, что Янкель и Эля, арендаторы корчмы в Марковой Волице, подговоренные Шмайером, раввином из Павлачей, схва­тили, якобы, того ребенка, затащили его в корчму, споили водкой, после чего раввин перочинным ножом проткнул ему левый бок. Потом они по книжкам молитвы свои читали, а другие иудеи гвоздиками и длинными шпильками кололи, и из всех жил кровь невинную выжимали в миску, и кровью этой раввин всех оделил, разливая ее по бутылочкам.

("В подвале инквизиции". С картины Бернара Пикара. Jewish Encyclopedia (1901–1912))

Епископ делает теперь перерыв в диктовке и приказывает подать себе немного венгерского, которое всегда способствует его крови. И ничего, что на пустой желудок. Еще он чувствует, что время завтрака превратится в обеденное время, а он уже начи­нает испытывать голод. Следовательно – и злость. Так что же делать. Письмо должно отправиться сегодня. Так что он диктует: