Ольга Токарчук - Книги Иакововы

И той ночью увидал я мир совершенно не так, чем видел его до сих пор – освещенный пепельным солнцем, маленький, несчастный, искалеченный. Темнота рождалась в каждом закоулочке, в каждой дыре. По миру этому пролетали войны и заразы, в нем разливались реки, и тряслась земля. Каждый человек ка­зался настолько хрупким существом, что походил на наименьшую ресничку на веке, цветочную пыльцу. Понял я тогда, что людская жизнь состоит из страдания, что оно и есть истинной мировой субстан­цией. Все кричало от боли. А потом увидел я еще и будущее, ибо мир изменялся, исчезали леса, а на их месте вырастали города, и творились иные непонятные мне дела, и не было там никакой надежды, а происходили такие события, которых я не мог даже понять, ибо они превосходили мою способность к по­ниманию. Все это обессилело меня до такой степени, что с грохотом упал я на землю и, так, по крайней мере, мне тогда казалось, увидал, в чем же заключается спасение. А потом в комнату забежала моя суп­руга и начала звать на помощь.

О путешествии с Мордехаем в Смирну

по причине сна о козьих катышках

Мой учитель Мордехай как будто бы обо всем знал. Через несколько дней он появился в Буске со­вершенно неожиданно, а потому, что ему приснился странный сон. Снилось ему, что под синагогой во Львове видит он библейского Иакова, раздающего людям козьи катышки. Большинство из одаренных воз­мущается или же громко хохочет, но те, которые принимают этот дар и уважительно глотают его, начинают светиться изнутри словно фонари. Потому-то в видении этом и Мордехай протягивает руку.

Когда я ему, обрадовавшись его приезду, рассказываю о собственных приключениях со свечением, он слушал внимательно, и в его глазах вижу гордость и нежность. "Ты только в самом начале пути. Если бы ты пошел по ней дальше, знал бы, что этот окружающий нас мир уже заканчивается, и потому-то ты видишь его так, словно был он ненастоящим, и видишь не наружный свет – фальшивый и обманчивый, но внутренний, истинный, порожденный рассыпанными божественными искрами, которые соберет Мес­сия".

Мордехай посчитал, будто бы я избран для его миссии.

"Мессия уже идет, - наклонившись к моему уху так, что губы его коснулись ушной раковины. – Он в Смирне".

Тогда я не понял, что он имел в виду, но знал, что Шабтай, да будет благословенно имя его, ро­дился в Смирне, так что как раз его имел я в виду, хотя он давным-давно покинул нас. Мордехай предло­жил, чтобы мы вместе отправились на юг, объединяя деловые интересы и познание истины.

Во Львове Григор Никорович, армянин, держал турецкую торговлю – в основном, из Турции он при­возил только пояса, но торговал еще коберцами и коврами, турецким бальзамом и холодным оружием. Сам он поселился в Стамбуле, чтобы оттуда присматривать за делом, и, время от времени, его кара­ваны с ценным товаром отправлялись на севр и возвращались на юг. Присоединиться к ним мог любой, не обязательно христианин, лишь бы проявил добрую волю и имел денег настолько, чтобы сброситься на оплату проводника и вооруженную охрану. Из Польши можно было взять товар воск, животный жир или мед, иногда – янтарь, хотя он и не шел так хорошо, как когда-то, необходимо было иметь с чего жить по дороге, а на месте вложить заработанные средства на какой-то товар, чтобы хоть что-то на всем пу­тешествии заработать.

Я одолжил небольшую сумму, Мордехай добавил что-то из своих сбережений. Совместно мы рас­полагали небольшим капиталом и, счастливые, отправились в путь. Было это весной 1749 года.

Мордехай бен Элиаш Маргалит, реб Мордке, в то время был уже человеком зрелым. Бесконечно терпеливый, он никогда никуда не спешил, и я не знал никого, в ком было бы столько доброты и снисходи­тельности к окружающему миру. Весьма часто я служил ему в качестве глаз для чтения, потому что сам он мелких букв уже не видел. Слушал он внимательно, а память у него была настолько хорошая, что мог повторить все без ошибки. Но все так же был он мужчиной самостоятельным и довольно сильным – иногда именно я больше брюзжал в дороге, чем он. К каравану присоединялся любой, кто только надеялся счастливо добраться до Турции и вернуться домой – армяне и поляки, валахи и турки, возвращающиеся из Польши, довольно часто, даже евреи из Германии. Все они, в конце концов, по пути расходились, на их место прибывали другие.

Дорога вела из Львова в Черновцы, затем в Яссы вдоль Прута, затем в Бухарест, где была дли­тельная стоянка. Там мы решили отсоединиться от каравана и с того времени неспешно двигались туда, куда вел нас Господь.

Во время стоянок реб Мордке добавлял к табаку, который мы курили в трубках, небольшой комо­чек смолы, в результате чего мысли наши устремлялись высоко и достигали далеко, и все казалось напол­ненным скрытым смыслом, глубинными значениями. Я становился неподвижно, слегка поднимал руки и так, в восхищении, оставался часами. Всяческое малейшее движение головы открывало великие тайны. Любой стебель травы входил в глубочайшую систему значений, он был обязательной частью величия мира сего, выстроенного самым хитроумным и совершенным образом, в котором наименьшая вещь со­единена с вещью самой огромной.

Днем мы вверх и вниз кружили по улочкам городком, через которые шел наш путь; мы вздымались по ступеням, осматривали выставленные прямо на улице товары. Внимательно приглядывались мы к мо­лодым юношам и девушкам, но не для собственного удовольствия, но потому что мы были сватами, сво­дящими молодых людей. К примеру, в Никополе мы говорили, что в Русе имеется симпатичный и ученый молодой человек, и что зовут его – скажем – Шлёмо, и что родственники ищут ему милую жену с прида­ным. А вот в Крайове говорили, что имеется в Бухаресте девушка, милая и добрая, приданое, по правде, небольшое, но она настолько красива, что нужно прикрывать глаза, и это Сара, дочка торговца скотом Абрама. И так вот переносили мы эти вести, словно муравьи, которые таскают свои палочки и лис­точки, пока не построят из них муравейник. Когда до чего-нибудь доходило, нас приглашали на свадьбы, и как сваты мы зарабатывали живую копейку, это не считая того, что мы там съели и выпили. В микве мы всегда погружались семьдесят два раза, столько же, сколько букв в имени Бога. После того мы могли по­зволить себе сок из гранатов, выжимаемых прямо на наших глазах, на шашлыки из баранины и на вино лучшего качества. Мы планировали крупные коммерческие предприятия, которые обеспечат спокойствие наши семьям, нам же позволят предаться изучению книг.

Спали мы вместе с лошадями на конюшнях, на земле, на соломе, а когда нас уже окутал теплый и пахучий воздух юга – на берегах рек, под деревьями, в молчаливой компании вьючных животных, крепко сжимая полы наших пальто, где были зашиты все драгоценные для нас вещи. Сладкий запах грязной воды, ила и гниющей рыбы через недолгое время становился даже как-то приятным, чнм дольше Мордехай над ним распространялся, пытаясь убедить и меня, что это как раз и есть истинный запах широкого мира. По вечерам мы вполголоса разговаривали, настолько сыгранные друг с другом, что достаточно было од­ному начать, другой уже знал, что имеет в виду другой. Когда он вел речь о Шабтае и запутанных троп­ках, которыми придет к нам спасение, я рассказывал ему про Бешта, веря, что удастся объединить муд­рость этих двух мужей, что очень скоро оказалось невозможным. И до того, как встать перед выбором, по ночам мы рассматривали наши аргументы. Я говорил, что Бешт считал, будто бы у Шабтая имелась искра святости, только ее быстро перехватил Самаэль, а тем самым перехватил и Шабтая. Реб Мордке махал тогда руками, как бы желая отогнать от себя эти страшные слова. И я рассказал ему то, что сам слышал у Бешта из чьих-то уст, что, якобы, пришел когда-то к Бешту Шабтай и просил его направить, ибо чувствовал, что сам является большим и недостойным грешником. Направление такое или же тик­кум, заключалось в том, что святой соединялся с душой грешника, шаг за шагом, посредством всех трех форм души – поначалу нефеш святого, то есть, животная душа, соединялась с нефеш грешника, потому же, когда это удавалось, руах, то есть чувства и воля святого, соединялись с руах грешника, чтобы, в конце концов, нешама святого, то есть божественный аспект, который мы носим в себе, объединялся с нешама грешника. И когда все это происходило, Бешт почувствовал, как много греха и темноты имеется в том человеке, называемом Шабаем, и оттолкнул он его от себя, так что тот упал на самое дно шеола.