Вячеслав Крашенинников - Лев Майсура

Молодой совар потянул палку к себе, но в тот же миг, словно щенок, был отброшен в сторону. Путник схватился за рукоять сабли.

— Отстань, хан! — проскрежетал он. Глаза его мрачно сверкнули из-под густых бровей. — Не на слабого напал...

Совар опешил. С него мигом соскочил весь хмель, и он тоже схватился за саблю. Отовсюду начали сбегаться любопытные, чтобы не пропустить интересной схватки. Однако вмешался старший из соваров — благообразный пожилой мусульманин с рукой на перевязи.

— Стой, Садык! Разве ты забыл о том, что в армии Майсура запрещены раздоры между мусульманами и хинду? — Он обернулся к путнику. — Прости, брат, и ступай своей дорогой. Садыку вино ударило в голову...

Путник и его быки быстро затерялись в базарной толчее, а Садык, теребя короткую смоляную бородку, все старался что-то припомнить.

— Клянусь Кораном, я где-то уже видел этого человека! Только одет он был совсем по-другому. Может, он попадался мне в Шрирангапаттинаме? Надо бы его задержать на всякий случай...

Товарищи подняли Садыка насмех.

— Откуда тебе его знать‚ — заметил пожилой мусульманин. — А потом не годится лезть в драку с каждым встречным и поперечным. Видел, какие у него плечи? Он бы вмиг разрубил тебя надвое — как гроздь бананов...

Садык пошел вместе со всеми дальше, то и дело посматривая туда, где исчез случайный встречный.

А путник, которому удалось так счастливо отделаться от соваров, гнал своих быков мимо главного шатра. Этот громадный зеленый шатер со множеством крытых переходов и примыкающих к нему пестрых навесов был сердцем лагеря. Его стерегли рослые сипаи, вооруженные длинными пиками, и французские солдаты в красно-голубой форме. Ко входу в шатер один за другим прибывали курьеры и ординарцы. Навстречу им выходили степенные бородатые мунши [16] Мунши — секретарь, писарь. .

Не спуская глаз с шатра, ветеран обошел его стороной и после недолгих расспросов остановился у просторной серой палатки, стоявшей на краю лагеря в окружении целого табора арб. Навстречу ему поднялся с земли слуга.

— Кого тебе?

— Позови хозяина.

Работник нырнул в палатку, и оттуда тотчас же вышел полный лысый купец. Он пристально посмотрел на пришельца, который низко ему поклонился, коснувшись пальцами земли.

— Здравствуйте, Шетти-сааб!

— Здравствуй. Отведи быков за палатку. Работники зададут им корм.

Путник снял со спины быка узел и прошел в палатку. Хозяин пододвинул гостю горку вареного риса, блюдца с расамом [17] Расам — горячий настой перца, приправа к рису. , простоквашей. Пока пришелец утолял голод, оба не проронили ни слова. Повинуясь знаку хозяина, работники вышли наружу и заняли места по углам палатки.

— Кругом джасусы [18] Джасус — военный разведчик, шпион. Хайдара Али, — пробормотал купец. — Давно из Мадраса?

— Недели полторы...

— Видел Тирумаларао?

— Видел. Я делал все так, как было велено. По дороге пришлось дважды менять обличье. Отпустил космы, чтобы кто-нибудь не вспомнил ненароком джетти [19] Джетти — борец, гладиатор на юге Индии. , который боролся по праздникам на аренах Шрирангапаттинама. Шел то следом за банджарами, то с паломниками. Прибил джасуса, который начал приставать в дороге. Раза два попадал в крупные переделки. Но добрался до лагеря, и вот она, моя бамбуковая палка...

— Ты молодец, Мурти! — похвалил хозяин.

— Что нового в лагере, Шетти-сааб?

— Нового? — подумав, купец наклонил голову почти к самому уху Мурти. — Хайдар Али при смерти — мне это доподлинно известно...

Мурти вскочил на ноги, словно его ужалила оса.

— Мне нужно в Шрирангапаттинам! Как обрадуется махарани! [20] Махарани — жена (или вдова) махараджи. Ведь сколько лет мечтала она услышать эту новость...

Купец остановил его.

— Сядь! Махарани уже уведомлена. Пойдешь завтра. Мне еще нужно приготовить письмо.

— Жаль, что не я первый принесу махарани эту новость! Пойду тогда послушаю; о чем толкуют люди на базаре. Уже темно, и меня никто не узнает. Палка пусть останется у вас.

Купецкивнул головой.

— Буду беречь ее пуще глаза. Ступай. Но накинь все-таки вот это одеяло. В лагере каждый десятый — житель Шрирангапаттинама...

Мурти ничего не ответил. Он принял из рук купца темное одеяло и, выскользнув из палатки, направился туда, где шумел и светился огнями базар.

Между тем совары, с которыми столкнулся Мурти, неторопливо шли по улицам палаточного лагеря, пока не оказались на неширокой площади, заставленной грубо сколоченными столами.

— Давайте поужинаем, — предложил Садык. — Я знаю тут одного дукандара [21] Дукандар — лавочник. . Еда у него хорошая, и он не подмешивает к гхи [22] Гхи — топленое масло. всякой дряни.

В этот поздний час у столов толпилось много народу. Горели фитили в плошках с жиром, и их слабое колеблющееся пламя неярко освещало то темные лица сипаев — каннадига [23] Каннадига — уроженец Майсура. и телинга [24] Телинга — житель Андхры (Хайдарабада). под большими тюрбанами, то более светлые резкие профили соваров-мусульман. Разговор шел на местных наречиях и на дакхни [25] Дакхни — южная ветвь языка хиндустани. .

Толстяк, хозяин стола, гнал прочь изможденного оборванца.

— Уходи, уходи! — размахивал он черпаком перед самым носом оборванца. — В долг больше ничего не дам. Ни щепотки риса.

— Давно не воевал, — оправдывался оборванец. — Да и не везло мне последнее время...

— Иди с богом! Уплатишь долг, так милости просим. А сейчас нет тебе ничего!

Служилые люди кто с усмешкой, кто с сочувствием смотрели на оборванца, который, глотая слюну, нехотя пятился в темноту.

— Вот она бедняцкая доля! — бормотал он. — Вечно в долгах. И нет никому дела до того, что пал конь, а тебя самого проткнули пикой...

Садык и его товарищи положили на стол по медной монете, и хозяин, расстелив перед каждым сшитые пальмовые листья, стал накладывать черпаком вареный рис и густо наперченное варево из гороха. Совары принялись за еду, прислушиваясь к общему разговору.

— Мы вчера пришли из-под Мадраса. Наш командир хотел видеть Хайдара Али, а к нему не пускают. Говорят — дел у него много, диктует приказы своим мунши, толкует с иностранными вакилями [26] Вакиль — посол. ...

— Это верно. Последнее время его не видать. А как дела под Мадрасом?

— Хороши дела! Ангрезы из крепости нос высунуть боятся. В городе есть нечего, падает скот. Говорят, вот-вот разразится моровая язва. Наваб Мухаммад Али совсем перестал платить своим людям, и они с семьями бегут в Майсур. Знают, что у Хайдара Али не придется голодать.