София Волгина - Екатерина Великая. Греческий прожект

Через колико дней, генерал-поручик Александр Васильевич Суворов получил новое назначение: ему следовало ехать в передовой корпус Молдавской армии и принять там Вторую дивизию. Основная задача: помогать цесарскому принцу Кобургскому.

Записки императрицы:

Гишпанские добровольцы: бригадир Уррути, маиор Таранко, капитаны Парада и Пуле награждены Герогиевскими лентами за отличную храбрость при взятии Очакова.

По прошествии недели после приезда генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического, его эскадрон конных гвардейцев под звуки фанфар пронес мимо Зимнего дворца двести турецких знамен, захваченных в Очакове. Сначала, Екатерина и придворные наблюдали за сим парадом, с балкона дворца. Затем, сам князь Таврический поднялся за императрицей и, держа за руку, вывел на площадь к гвардейцам.

– Виват, Потемкин! – крикнула она, когда они шли под руку между рядами солдат.

Солдаты, что есть силы, выдохнули троекратно громовое:

– Виват, государыня Екатерина! Виват! Виват! Виват!

Сия картина была отменно впечатляющей. Под оглушительные залпы пушек, счастливые фельдмаршал и императрица, в сопровождении генерал-адъютантов, удалились во дворец.

Екатерина не скупилась на награды. Среди прочих, за воинскую доблесть, проявленную при штурме Очакова, был награжден орденом Святого Георгия 2-го класса генерал-лейтенант, Александр Николаевич Самойлов, племянник Потемкина, внешне весьма похожий на Светлейшего, особливо, осанкой и ростом. Не обойден наградой такожде и правая рука князя Потемкина-Таврического – Попов Василий Степанович, получивший генерал-майорский чин, а орден св. Анны первой степени государыня обещала ему в ноябре, в день своего Тезоименитства.

Дабы закрепить успех Главнокомандующего, в честь Светлейшего князя, императрица устроила праздник и дала незабываемый обед. Князь, как всегда, благоухая французским парфюмом, сияя брильянтами и орденами, сидел по правую ее руку, а Александр Мамонов, в красном, тоже обильно украшенном каменьями, камзоле, сидел по левую. Светлейший был сама любезность со всеми, на редкость, приветлив и обходителен. С лица императрицы не сходила улыбка. Несколько раз она весело и звонко рассмеялась на его остроумные замечания. Все сходились во мнении, что оба они рады видеть друг друга, как в первые годы совместной жизни. Он преподнес ей подарок, которым она была весьма довольна и благодарила его самыми нежными и признательными словами.

Екатерину беспокоило, что князя Таврического не любили при дворе. Хотя удивляться было нечего: как приметила ее подруга, Анна Никитична, все, что в империи происходило хорошего – относили к ней, а все плохое – приписывали ему.

Раздумывая об оном, она как-то спросила своего камердинера, Захара Константиновича Зотова:

– Скажи, пожалуй, Захар, любят ли князя в городе?

На что мудрый грек, без обиняков, ответил:

– Один токмо Бог, да вы.

Екатерина пожала плечами:

– Странный у нас, однако, Захар, народ! А вот послушай, как его любят его солдаты. И она пропела, как могла, незатейливые слова из солдатской песни:

«Силу к силе приберем, Все до единого умрем, А Потемкина прославим, Мы сплетем ему венец, От своих, братцы, сердец!»

Закончив, Екатерина снова обратилась к камердинеру:

– Ну, Захар, каково?

Тот согласно закивал головой:

– Справедливые, государыня, слова! Справедливые! А не любят его токмо из-за людской зависти, государыня-матушка. Токмо из-за оной, окаянной зависти.

Екатерина, зная о присутствии Потемкина в Петербурге, чувствовала себя спокойной, защищенной от всяких неприятностей. Однако, окроме радости встреч, праздничного настроения необходимо было решать государственные вопросы, понеже и она, и он прекрасно сознавали, что их страна все еще находится в состоянии войны, воюя на два фронта: с Турцией и Швецией. Польские дела тоже не радовали: они ведали, что Сейм, ожидал поддержки Пруссии с тем, дабы сплотить свои патриотические силы противу России, хотя, понятно, что Фридриха-Вильгельма интересовал токмо новый кусок от еще одного возможного раздела Польши. Политика прусского короля Вильгельма необычайно раздражала императрицу Екатерину, и она не желала иметь с ним никаких дел, хотя Потемкин объяснял ей, что как бы ни был он ей ненавистен, игнорировать его средь всех остальных монархов можно лишь в последнюю очередь.

Аглинский же премьер-министр, Уильям Питт, надеялся уговорить поляков установить федеративную систему управления своего государства, дабы они поднялись противу России и Австрии. Император же Иосиф Второй не на шутку боялся, что Потемкин решится пойти на сговор с Пруссией, и тогда Австрия останется в одиночестве. Перлюстрированные письма выявили, что он настоятельно советовал своему послу, графу фон Кобенцелю, всячески поддерживать связь с князем Потемкиным.

Все оные интриги европейской политики угадать было весьма трудно. И Екатерина, и Потемкин раздумывали: стоит ли идти на риск войны с Пруссией или лучше договориться с ней? Третий фронт они не могли себе позволить и, преодолевая упрямство Екатерины, не терпевшей Фридриха-Вильгельма, князь Потемкин настоятельно уговаривал ее затеять с ним переговоры с тем, чтобы пообещав королю кусок Польши, укротить его милитаристские порывы. Прусский король, по его разумению, вестимо, обнаружил бы свои аппетиты перед поляками и остудил бы их необузданный пыл и доверие к пруссакам.

Записки императрицы:

Алексей Григорьевич Бобринский просит об увольнении его из ротмистров конной гвардии; уволен с чином бригадира. Просится в Петербург, но пока не разрешаю. Завадовский, в качестве опекуна, заботится о приведение его дел в порядок, понеже у него слишком много долгов.

В конце марта восемьдесят девятого года, императорский двор получил малоприятное сообщение, что, настроенный на подписание мирного договора с Россией, турецкий султан Абдул-Хамид, внезапно скончался. Сменил его, полный желания действовать, воинственный молодой султан Селим Третий. Сей умный, но весьма агрессивный новый правитель, не замедлил заручиться поддержкой Англии, Франции, Пруссии и Швеции. Конечно, он был настроен на победную войну с Россией, коей ничего не оставалось, окроме, как опять завоевывать мир на поле битвы. Враждебные Британия, Голландия и Пруссия стали между собой союзниками.

В марте же, в Петербург приехал аглинский посланник Уильям Фаукнер с пакетом условий, по которым Россия должна была отказаться от Очакова и других крепостей и тогда, по разумению короля аглинского, можно будет подписать с Турцией мир, такой же, как довоенный, то есть «status quo ante bellum». Возмущению Екатерины и Светлейшего не было предела. Посланник получил категорический отказ.