Дэвид Гилман - Бог войны

Его матери разрезали живот, чтобы извлечь чадо, и через считаные часы она скончалась от потери крови. Громадный новорожденный не издал ни звука и даже не моргнул, когда у него перед носом помахали факелом. Деревенская повитуха, помогавшая Энни Блэкстоун родить это нескладное существо на свет, сказала, что этого безмолвного младенца, шевелящего губами, надобно оставить на ночь на холоде, дабы скончался, и Генри Блэкстоун, терзаемый утратой супруги, согласился. У него на руках и без того уже осталось двухлетнее дитя, а этого чудовищного младенца надо предоставить природе. Той осенью 1332 года с востока дул студеный ветер. Ячмень снова не уродился, засуха задушила землю, а стылый воздух, по ночам оседавший преждевременным инеем, населял изголодавшееся человеческое тело ломотой. К полуночи лунный свет озарил искрящуюся землю. Выйдя на ячменную стерню, отец покинутого ребенка обнаружил, что сын еще жив. Гало вокруг луны мерцало небесным обручальным кольцом небес и земли, и Генри Блэкстоун поднял дитя с холодной земли. Жена научила воина, что нежность не подорвет его силы, а ее любовь отвадила его от военных зверств. Подняв холодное тельце, он прижал его к обнаженной груди, укутав в одеяльце, и подкинул дров в огонь.

Это его дитя. Оно имеет право на жизнь.

Схватив братьев, люди шерифа повезли их, связанных и скованных кандалами, в задке телеги через деревни и села в рыночный город. Колеса с железными ободьями прогрохотали через изрытую колеями рыночную площадь к городской тюрьме мимо трупа Дреймана, болтающегося на виселице. Вороны уже выклевали ему глаза и местами истерзали плоть до костей, попутно с корнем выдрав язык ненасытными клювами.

Солдаты швырнули братьев в деревянные клетки в самом холодном углу шерифского двора, куда не забирался даже теплый лучик солнца. Отрок почти по-звериному проскулил брату вопрос.

За многие годы Блэкстоун и его отец выработали способ общения с ущербным отпрыском с помощью простых жестов, чтобы успокаивать его и объяснять, что к чему. Куда ему идти, что делать и почему чужаки таращатся, а дети дергают его за рубаху. Местные селяне перестали издеваться над ним, как только насмешки утратили прелесть новизны, а сила отрока и виртуозное владение луком стали очевидны на ярмарках графства. Пусть его и звали деревенским дурачком, но он был их деревенским дурачком и приносил победу. Они жили в лачугах, умирали молодыми от болезней, тяжких трудов и войн, но выродок Ричард Блэкстоун, убогое дитя, наделял их чувством единственного доступного им успеха.

Притом неуклюжий отрок был отнюдь не полоумным; его взор и рассудок были остры, как наконечник бронебойной стрелы. Тот факт, что он был заточен в безмолвии, вовсе не свидетельствовал, что ум его так же убог, как речь и слух. Он неустанно наблюдал за старшим братом и учился на его наставлениях, потому-то и ходил непременно на шаг позади левого плеча Блэкстоуна.

Теперь же он сносил насмешки стражей, просовывавших свои копья сквозь решетку и загнавших его в угол, но он не мог увернуться от человека, помочившегося на него, когда он скорчился, чтобы укрыться от острых наконечников. Он видел, как Томас с искаженным от гнева лицом ухватился за решетку, ощерив зубы.

– Оставьте его в покое, ублюдки! – крикнул Блэкстоун, заработав тычок тупым концом копья.

Впрочем, издеваться над убогим было не так уж и занимательно, так что скоро стражники снова разошлись по своим постам. Поглядев на брата, смердящий мочой отрок понял и выражение страдания на его лице, и его беспомощность. Уродливая челюсть Ричарда приоткрылась в более широкой ухмылке. Все эти перипетии были ему отнюдь не в новинку. Спустив штаны, он c презрением показал тюремщикам голый зад.

Томас Блэкстоун рассмеялся.

– Ты угодил в выгребную яму, и ни я, ни его светлость почти ничего не можем поделать, чтобы спасти твою шею от петли. Суд заседает сегодня, – сказал латник лорда Марлдона сэр Гилберт Киллбер. – Ты знаешь ничуть не хуже моего, что твой братец тряс гузкой с Сарой Флоскли больше времени, чем большинство всяких прочих во всем окаянном графстве. – Сэр Гилберт остановился перед клетками. – Я здесь, чтобы оказать какое-никакое влияние, но его светлость не станет платить шерифский залог – а вернее сказать, давать взятку – за ваше освобождение, а у вас, осмелюсь предположить, вошь в кармане да блоха на аркане.

Сэр Гилберт подтянул пояс, отодвинув ножны подальше назад, и запахнул свою куртку с подкладом поплотнее, отчего ширина его плеч бросалась в глаза еще больше. Ростом воин почти не уступал Блэкстоуну, но его черты были далеко не так миловидны, как у юноши, даже не будь лицо сэра Гилберта рябым от оспы, своим видом усугубляя его устрашающую репутацию. В свои тридцать шесть лет он славился искусным владением мечом и копьем, и никто на свете не рискнул бы упрекнуть его в том, что он разговаривает с заключенными без разрешения шерифа – какового он и не спрашивал.

– Мой брат невиновен, – тряхнул головой Блэкстоун. – Он не убивал Сару Флоскли, вы и сами знаете, сэр Гилберт.

– Генри Дрейман заявил суду, что твой брат был с ним, когда он убил ее. Господи помилуй, мальчишка! Не будь так чертовски наивен. Он выдал сообщника, вот и все. Правосудие не имеет к справедливости никакого касательства, оно просто ищет кого-нибудь, виновного в преступлении. И неважно, кто это. Его светлость огорчен; нужно заканчивать южную стену, а ты тут гниешь в узилище шерифа, когда мог бы тесать камень. А есть и другие материи, тебя не касающиеся – пока. Ты пробыл здесь уже неделю, и меня оторвали от исполнения долга в другом месте. Ты доставил массу окаянных неудобств.

– Сожалею, сэр Гилберт. Я знаю, что вы собирали ренту для его светлости.

– Отсиживал задницу за столом, но не думай, что я поблагодарю тебя за освобождение меня от сего, равно как и от выслушивания всех и всяческих отговорок под солнцем, отчего это заросшие коростой пейзане вроде тебя не платят то, что должны.

– Я свободный человек, сэр Гилберт. Я сожалею, если доставил неудобства, – Блэкстоун рискнул улыбнуться. Рыцарь был знаком с его отцом, и они с лордом Марлдоном сражались рука об руку на Шотландских войнах.

– Истинно, у тебя будет иная ухмылка на лице, когда веревка затянется у тебя на шее еще до исхода дня. Христос всемилостивый, да твой брат всаживал свою стрелу в мишень столько раз, что и не сочтешь. Насколько часто отец девицы платил лейрвит? – спросил он, имея в виду штраф – некоторые называли его налогом, – взыскиваемый местным владыкой или аббатом с женщин, повинных в прелюбодеянии. – Чтобы натаскать пса, надо задать ему взбучку. Мало он лупил эту сучку. Все окаянное графство знало, что она блудница, а ты и твой брат ей платили.