Юлия Верба - Одесская сага. Нэцах

Борька вышел из комнаты, раздираемый противоречивыми чувствами, но сквозь тревогу настойчиво пробивался ликующий крик: «Есть фарт, поперло!»

Женя влетела домой:

— Нила! Нила! — она трясла газетой. — Ты глянь!

— Вус трапылось? — Нилочка с полотенцем на плече отложила тарелку.

— Открывается нефтяной техникум! Вот читай, слушай: вчера, 24 июня 1944 года принято Постановление Государственного Комитета Обороны СССР о создании нефтяного техникума в освобожденной 10 апреля Одессе.

— И? — Нила сжалась в предчувствии.

— Ты посмотри! Техники-технологи, плановики и… бухгалтеры! Ты представляешь?!

— С ума сойти… какая радость, — вяло отозвалась Нилочка. — И шо?

— И ты будешь туда поступать! — торжественно объявила Женя.

— Мамочка… ты уверена? Где я, а где нефтяная промышленность? Может, я официанткой пойду куда-то? Или нянечкой в детский сад? Я детей люблю.

— Еще чего! — Женя включила командирский стальной регистр и зазвенела: — Все женщины нашего рода — с мозгами как счеты. Все абсолютно. Медицина, надеюсь, тебя не привлекает?

— Да упаси боже, — хихикнула Нила.

— Тогда завтра едем все узнавать, и документы возьми. Люби что хочешь, а специальность нормальную получи. Понятно?

— Мам… — Нила вздохнула. — Мама, ну ты… ты же знаешь, я у тебя мишигинер, с математикой не очень…

— Чтоб я этот дворовый идиш не слышала! Твоей четверки вполне достаточно, чтобы сдать экзамен. Отличная работа. И нефтяная промышленность — это деньги всегда. И работа всегда. И карьера, что мне и не снилась.

Женька была права — элитный техникум, да еще и во время войны, открывается! Нефть и газ будут очень нужны, а специалисты в этой сфере еще больше.

Нилочка смотрела на белый лист и за каких-то десять минут стала такого же цвета. Она ничего не соображала. Эти задачи на вступительном экзамене в звездный нефтяной техникум были как текст на таджикском — буквы знакомые, а смысла не понять. Да и откуда взяться знаниям, если она почти два года не училась. В сентябре сорок первого после двух недель учебы начались бомбежки. Женя велела сидеть дома, потом — оккупация. Идти в школу или нет — непонятно. Все ждали, что вернутся наши. Нила в свои четырнадцать взвалила на себя весь быт, пока мама подрабатывала официанткой в ресторации тети Лиды в две смены, чтобы хоть что-то заработать. Богатая родственница не особо помогала младшей сестре. Нила тоже хотела пойти помогать — не в ресторан, так хоть на кухню посудомойкой, но мать не пустила.

— Хочешь, чтоб эти твари тебя по кругу пустили? — прошипела Женька дочери.

— Мама, я ж на кухне… Та ко мне и подойти близко страшно. Я ж сама себе воняю.

По маминому завету сорок первого: «Воняй! Воняй, чтоб на тебя не позарились», Нила стала есть… лук. Ее ослабевший от постоянного голода организм сам выбрал единственный доступный источник витаминов. Она с удовольствием грызла луковицы, как яблоко, если конечно, удавалось их добыть. Но Женя Косько была непреклонна.

Вот Нилка и стирала, убирала, варила какие-то пустые супы, не только на их внезапно маленькую семью, но и на румынских квартирантов. Еще в ее обязанности входило присматривать за братом, но за ним разве уследишь — рванет с пацанами с утра за ворота, и откуда столько сил на беготню… Спасибо, что хоть сам вечером возвращался.

В сорок третьем жить стало чуть вольготнее, и мама чуть не силой вернула ее в школу. Правда, теперь школа называлась гимназией, и в расписание добавили Закон Божий, который вел настоящий батюшка. Идти к малышам вымахавшей шпале Нилочке не хотелось, да и Женя настаивала — иди по возрасту, — там нагонишь… Ничего она не поняла и не нагнала, но аккуратно списывала невероятным каллиграфическим почерком с завитушками. С математикой было совсем туго, но у Нилки Косько был туз в рукаве — врожденная феноменальная грамотность. Она писала не просто красиво, а безупречно и орфографически, и синтаксически. Так и менялась в классе. А договориться с любым она могла не хуже тети Ксени.

Борьке действительно поперло — на следующий день к нему привели двух закопченных узбеков, местных кузнецов, и одного очень интересного дедушку — чеканщика. «Старшой» был уже в хоздворе и без предисловий сказал, вернее скомандовал: — Вот тебе твоя артель, покажи-расскажи свои задумки, поглядим, чего хорошего в них…

Борька задал единственный вопрос: — Как я с ними объясняться-то буду? Они ж ни бельмеса по-русски не понимают.

— А им и не надо, есть у меня нужный человек, в технике понимает, язык знает. Вот он тебе в помощь, — и ткнул пальцем в стоящего поодаль мужичонку в знакомой косоворотке и очках. Борька узнал четвертого, что был на первой встрече и сидел во главе стола, но стул у него был без подлокотников.

«Ого, мои шансы растут, своего подручного мне в толмачи определили», — мысленно порадовался Боря, и взяв уголек, принялся прямо на стене кузни рисовать выпарочный котел и схему печки. Получалось довольно коряво, что вызвало много ненужных вопросов у потенциальных исполнителей. Наконец после бесконечных уточнений и повторов прозвучало риторическое «якши», Борька попросил воды и утер взмокший лоб:

— Ох и тупые же эти пастухи… — в досаде поделился он с «четвертым».

— Э нет, не скажите, батенька, тут тупые не задерживаются надолго, напрасно вы вот так… Просто дело для них новое, печки они практически никогда не клали и казан с плоским дном такого размера и формы для них внове, так что дождитесь результата, а уж потом крестите их, если будет причина, — ответил спокойно и невозмутимо № 4 и продолжил: — Давайте знакомиться, я — Петр Ильич Сметницкий, местный агроном.

— Ого… Петр Ильич, агроном??? В этакой-то глуши? — моментально отреагировал Вайнштейн.

— Ну что ж, жизнь нас забрасывает… На все воля Божья… — неопределенно и так же невозмутимо ответил собеседник и, пожевав губами, видимо, решаясь на какой-то важный для себя шаг, продолжил:

— Вы вот тоже не из аула сюда попали, с самого Крыма, а одежка-то на вас европейская была, оборванная, грязная, покрой хоть и не знакомый мне, но не татарская, нет-нет, далеко не татарская. В колхозе, где я служил по специальности, было много татар, так что насмотрелся я на них, кое-что понимаю в их укладе и быте.

— Так с чужого плеча одежка-то и документы чужие, я ж ничего не скрывал, ты сидел за столом и не мог не слышать мой рассказ, — начал закипать Боря.

— Милейший, я человек старой закалки и не терплю когда мне тыкают, я с вами гусей не пас и попрошу держаться в рамках приличия в разговоре со мной, в противном случае вынужден буду отказаться от общения с вами.