Алексей Волынец - Неожиданная история мира...

Центром траура по Сталину стал Восточный Берлин. На Бранденбургских воротах было приспущено красное знамя. Сигналом к началу траурных церемоний 9 марта 1953 года (в день захоронения тела Сталина в Москве) послужил звук сирен промышленных предприятий. В 10 часов дня, в «час расставания» весь общественный транспорт, все предприятия и организации ГДР на 5 минут остановили работу, чтобы почтить память «лучшего друга немецкого народа».

На центральных площадях в Дрездене, Ростоке, Лейпциге и других городах Восточной Германии были установлены своеобразные алтари в виде портретов Сталина с почетным караулом представителей заводов, учебных заведений и народной полиции. Местом официального траура лидеров ГДР стал памятник советскому солдату в Трептов-парке. В берлинской траурной демонстрации приняло участие немало жителей Западного Берлина. Около монумента советской армии в Тиргартене, на территории британского сектора Берлина, 9 марта 1953 года был установлен портрет Сталина, заваленный в тот день траурными венками и цветами.

Советские спецслужбы внимательно отслеживали неофициальную общественную реакцию немцев на смерть Сталина. Тут был понятный разброс – от искренней скорби до радости. Работник одного из берлинских заводов высказался так: «Я очень сожалею, что Сталин рано ушел из жизни, так как именно он всегда выступал за единство нашего фатерлянда…». Возле одной из кирх было зафиксировано противоположное: «Дорогой бог наказал Сталина. То же самое произошло с Рузвельтом после того как тот сбросил так много бомб на Германию».

Но наиболее распространённой реакцией на смерть Сталина стали высказывания, подобные словам одной и немецких домработниц: «Я потрясена скорой смертью Сталина. В нем я всегда видела гаранта мира. Остаётся только надеяться, что мы избежим опасности новой войны».

Действительно, сменив проигравшего австрийского фюрера на победоносного грузино-советского, немцы искренне связывали с новым вождём надежды на то, что вчерашние ужасы войны больше не повторятся. Людям, пережившим мировую бойню, явная сила Сталина казалась тогда лучшим гарантом мира, а его неожиданная смерть пугала возможностями новой войны между Востоком и Западом…

К первой годовщине со дня смерти Сталина центральный совет Общества германо-советской дружбы принял решение об установлении памятников вождю в каждом из 14 региональных центров ГДР. Но главным памятником советскому вождю в Восточной Германии должен был стать целый город, названный в его честь. 17 марта 1953 года ЦК СЕПГ постановило переименовать Фюрстенберг-на-Одере, город отныне назвали Сталинштадт. По замыслу он должен был стать витриной, «первым социалистическим городом Германии». Центральным производством в городе был металлургический комбинат, которому так же присвоили имя Сталина.

Но после смерти кремлёвского демиурга ситуация стала меняться почти стремительно. Первые выступления протеста в ГДР в июне 1953 года как раз начались в Берлине на аллее Сталина… А всего через три года немецких коммунистов огорошил доклад Хрущева. Итогам XX съезда германские сталинисты сопротивлялись почти неделю, пока 4 марта 1956 года в газете «Нойес Дойчланд» не была опубликована статья Вальтера Ульбрихта, в которой лидер ГДР явно дрожащей рукой вывел осторожное, но роковое: «Сталина нельзя считать классиком марксизма-ленинизма».

Второй за четверть века фюрер был низвергнут. Впрочем, реакция немцев на «разоблачение культа личности» это уже совсем другая история…

Когда-то так выглядели первые полосы газеты Neues Deutschland, главной газеты Восточной Германии…

Только со стороны миллиард китайцев может показаться единым монолитом. В реальности «китаец» скорее синоним понятия «славянин», когда одним этническим именем охватывается группа родственных, но разных народов.

«Китайские грамоты»

Мы прекрасно знаем и видим разницу между, например, русским и чехом или даже между белорусом и русским, поляком и словаком и т. п. Аналогичные отличия среди китайских «народов» скрыты от нас завесой расстояния, совсем другой культуры и иной расы.

Нет единого китайского языка. То, что мы знаем за таковой – язык официальных документов и средств массовой информации КНР, «путунхуа» – это лишь «пекинский говор», один из диалектов так называемого «северо-китайского языка», в силу исторических обстоятельств ставший стандартом в китайском государстве. От языков, на которых говорят китайцы в Шанхае или Гонконге, он отличается больше, чем даже русский от польского.

Например, на официальном «китайском» местоимение «я» будет звучать в транскрипции русскими буквами, как «во». Но в Шанхае это уже будет «ала», а в Гуанчжоу «нго». В Пекине фразу «Я тебе люблю» произнесут как «Во ай ни», а на юге Китая как «Нго нгой нэй». Северным китайцам язык их южных собратьев не понятен на слух в принципе, а большинство южан подводит произношение, даже когда они пытаются разговаривать на официальном языке «путунхуа». Не зря на севере Китая существует пословица: «Не боюсь ни неба, ни земли, а боюсь кантонца, говорящего на путунхуа».

Не смотря на государственную политику унификации, всеобщее обучение на официальном языке, повсеместное телевидение на этом языке и т. п., большинство китайцев в быту говорят на привычных им с детства диалектах, т. е., фактически, на разных языках.

Самый распространённый в Китае это «севернокитайский язык» – на нем по оценкам лингвистов говорят около 800 миллионов человек. Но внутри этого языка провинциальные диалекты отличаются, примерно, как русский и украинский. Пекинец произнесет фразу «Я не китаец» как «Во бу ши чжунго жень», а на диалекте северокитайского языка, которым говорят жители провинции Шаньдун (с населением как две Украины) это уже прозвучит похоже, но заметно иначе: «Во бу сы цзунгуй йинь».