Бьянка Питцорно - Французская няня

Когда Гравийоны переехали в квартиру на пятом этаже, а Софи была еще слишком мала, чтобы работать или ходить в школу, Фантина держала ее всегда при себе и не позволяла якшаться с проживавшей в доме ребятней. Дети целыми днями носились вверх-вниз по лестницам или играли на лестничных площадках. А ведь у них в доме, как и во всех других домах, где жил простой люд — будь то в предместьях или в самом Париже, — на каждой лестничной площадке было отверстие, которое вело прямо в выгребную яму: жильцы сливали туда грязную воду и ночные горшки. Ребенку не составляло труда сдвинуть каменную крышку, прикрывавшую вонючую дыру, и Фантина страшно боялась, что ее дочка, подстрекаемая разгоряченными товарищами по играм, наклонится над отверстием посмотреть вниз или достать упавший предмет и, не дай бог, упадет сама — и окажется в зловонных сточных канавах Парижа. Жан-Жак посмеивался над мрачными картинами, которые рисовало воображение жены. Но Пьер Донадье объяснил, что от этих отвратительных дыр исходит и еще более серьезная опасность — холера, которая год за годом с большей или меньшей силой выкашивает население Парижа, и поддержал Фантину в ее решимости держать девочку дома.

Тогда Софи придумала себе воображаемого друга, полуребенка-полуэльфа по имени Пиполет, который играл с нею, не издавая ни звука, под кухонным столом или в спальне, в укрытии между шкафом и стеной. Жан-Жак и Фантина снисходительно посмеивались: они уже привыкли, что девочка каждый день ставит на стол четвертый прибор и оставляет на своем стуле место, чтобы Пиполет мог сидеть за столом со всей семьей. Когда Софи перепадало что-нибудь сладкое, она всегда оставляла кусочек для воображаемого друга, а когда по воскресеньям Жан-Жак вел жену с дочерью прогуляться вдоль Сены, Пиполет всегда шел вместе с ними, и Софи крепко держала его за руку, чтобы он не выбежал на дорогу и не попал под колеса проезжающей кареты.

А потом в один прекрасный день Пиполет вдруг исчез. Софи была в отчаянии от того, что не видела и не слышала его.

— Ты выросла, и больше он тебе не нужен, — сказал ей Жан-Жак. — Скоро ты пойдешь в школу, и у тебя будет много подруг из плоти и крови.

— Девочек, которые учатся, — добавила Фантина. — Воспитанных девочек, которые моются каждый день.

Но Софи не могла успокоиться, утратив друга. Она чувствовала себя покинутой, преданной. Она прекрасно понимала, что Пиполет — плод ее собственного воображения, но ведь он так скрашивал ее одиночество!

Прогнозы Жан-Жака относительно школьных подруг оказались совершенно необоснованными. Девочек в Школе рабочей взаимопомощи было очень мало, да и те целыми днями трудились — им едва удавалось выкраивать время на уроки. А времени на игру, шутки и болтовню, из которых рождается дружба, у них и вовсе не было. Из всех учениц для одной только Софи школа считалась основным занятием. Она единственная не вносила лепту в семейный бюджет; погружаясь дома в чтение, она не получала за это подзатыльники, и никто не кричал ей, чтобы она немедленно отложила книжку и мыла пол или присматривала за ревущим младенцем. В компании «обезьяны» Пьера Донадье (который и убедил отца отдать ее в школу и который, не кичась своей образованностью, по воскресеньям с удовольствием заходил к Гравийонам поболтать) она посещала Кабинеты публичного чтения, где можно было бесплатно читать не только литературные новинки, но и все свежие газеты и журналы. Под руководством Донадье Софи просматривала «Глобус», «Конститюсьонель», «Монитор», «Обозрение Старого и Нового Света», «Парижское обозрение» и множество других изданий, читала статьи и любовалась иллюстрациями.

Из-за этого ее соученицы, как и сверстницы с близлежащих улиц, считали Софи странной, показывали пальцем и перешептывались; пристрастие к чтению казалось им пороком, едва ли не хворью, отделявшей маленькую Гравийон от остальных. Кто-то завидовал ей, кто-то сочувствовал, кто-то насмехался или выкрикивал обидные слова. Смеялись над ее худобой и малым ростом. «Мелкий гравий-Гравийон, — дразнили ее. — Как же в тебя, такую мелкую, вмещается вся эта наука?»

Софи страдала и, не зная, как себя вести и что отвечать, просто избегала других детей.

А после смерти отца ей стало не до того: надо было думать о выживании и о здоровье матери. Теперь подруги казались Софи роскошью, какую она не могла себе позволить.

А хоть бы и была у нее подружка, разве могла бы Софи просить ее в тот день выйти из дому, чтобы вместе идти по пустынным улицам, где завывал ветер и снег летел прямо в глаза? Один только Пиполет, будь он все еще с ней, мог бы сопровождать ее в этом походе.

Так что Софи туго затянула на себе вязаный платок из серой шерсти, подхватила драгоценную корзину и бегом понеслась вниз по лестнице. Было так холодно, что вода в каменных бачках на лестничных клетках покрылась ледяной коркой. За окнами выла метель. Софи перепрыгивала через ступеньку, щеки ее горели от возбуждения.

Внизу мадам Анно чуть приоткрыла дверь, чтобы не выпускать тепло от жаровни, и спросила:

— Куда? В такое ненастье…

— По делу, — ответила Софи, не останавливаясь. — Если к пяти часам не вернусь, пожалуйста, загляните к маме.

Едва она вышла на улицу, северный ветер налетел с такой силой, будто хотел сорвать с нее одежду. К счастью, он дул в спину. Софи бежала вниз по улице Жозеф-де-Местр; ветер почти нес ее по воздуху — ей казалось, что она летит. Она бежала вдоль Монмартрского кладбища. Метель замела все могилы, и теперь за оградой было только ровное снежное поле. Где-то посреди этого поля лежал Жан-Жак Гравийон. Но у Софи не было времени остановиться и помолиться, она не могла даже поднести руку ко лбу и перекреститься — боялась выронить корзину. Поэтому она просто поздоровалась про себя с отцом и взволнованно сообщила, как будто он мог ее слышать: «Мне дадут шестьдесят франков!»

И побежала дальше по улице Коленкур, потом по дороге вдоль мелового карьера, мимо заснеженных полей без единого дома или фонаря, а потом по улице Фонтан. Путь в город на бульвар Капуцинов оказался не таким коротким, как ей помнилось, но зато под гору. Народу на улицах было мало, редкие прохожие шли торопливо, засунув руки в карманы, наклонив голову и надвинув фуражку на глаза. На Нотр-Дам-де-Лорет мимо Софи тихо-тихо проехали две кареты. От лошадиных морд поднимались облачка пара.

Она уже задыхалась от бега, ноги промокли, в левом боку кололо. Рука с корзиной совсем онемела — боясь уронить драгоценный груз, Софи повесила корзину на локте, а запястье, дважды обмотанное углом вязаного платка, сунула за пазуху. Она утратила представление о времени. Силы иссякали, но Софи понимала, что не может остановиться и перевести дух даже на минуту. Она просто замерзнет, превратится в ледяную статую и не дойдет до цели.