София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Платон никак не среагировал, токмо досадливо отвернул голову. Дмитрий Александрович насмешливо заметил:

— Бедный, красавчик, князь Федор! Так рвался из Перно! Вот и осуществилась его мечта!

— Посмотрим, как долго его будет терпеть наш необузданный Павел. У Федора-то, язык без костей, — заметил Николай Александрович.

— Он и сам про себя сказывал: «язык мой — враг мой: прежде ума рыщет, беды ищет», — вяло отреагировал Платон.

Граф Николай Александрович, мрачно поделился еще одним известием:

— Наш герой, Петр Румянцев, сказывают, слег и не встает, когда узнал, что умерла государыня, а на престол взошел Павел. Ведь он, такожде, как и Николай Репнин, и Безбородко, и наш Платон, подписывал документ о восхождении Александра, а не Павла.

— Думаешь, с испугу слег? — спросила Ольга.

— Мыслю: от переживаний. Он тоже не хотел для России Павла.

— А кто его хотел, опричь неотесанного солдафона Аракчеева? — с мрачной иронией переспросил граф Николай.

— Весь город и вся Россия плачет по государыне, — молвил Платон. — А адмирал Шишков так и сказал: «Российское солнце погасло».

— Однако есть и всякие мерзкие пасквили на ее счет, кои распространяются в народе, — заметила Ольга.

Платон вспыхнул:

— Ты о жеребцах и польском карлике?

Николай, сделав гримасу, ответствовал:

— Успокойся, Платон: кто из нормальных людей поверит сему? К тому же, — добавил он со смехом, — уверен, ты едино стоишь двух жеребцов.

Сестры засмеялись. Платон, осердившись, покрутил пальцем у виска. Все замолчали.

Граф Дмитрий, слыша их диалог, усмехнулся:

— Она была поистине солнцем, — заметил он. — Я бы назвал годы ее правления — Золотым веком России!

— Поистине — золотым! — живо поддержала Ольга так, что все удивились, понеже она весьма редко отзывалась о ком-то сердечно.

— А вы слыхивали, что сказал другой известный старик? — обратился ко всем Платон.

— Кто?

— Граф Кирилл Разумовский. На вопрос нашего Завадовского, что бы он хотел передать новому императору, граф ответил: «Скажите ему, что я умер». Каково?

Все Зубовы, кто скептически, кто язвительно, захихикали.

— Да многие хотели бы умереть, токмо бы не видеть оного дерганного заморыша! Чует мое сердце, — не долго ему править, — изразился за всех граф Николай Александрович.

— Может и таковое статься, — заметил Дмитрий. — Сказывают, все Петербургские казармы плакали, когда узнали, что государыня умерла. А они — сила!

Николай, сделав недовольную гримасу, изрек:

— Вот Павел и лютует теперь: заставил солдат русских вернуться к прусской форме, косичкам, пудре и тому подобное! Смешно сказать: требует носить токмо треуголки, а круглые шляпы запретил.

Ольга Александровна фыркнула:

— Ужас! К прусской форме… Потемкин в гробу перевернулся!

— Все потихоньку ненавидят императора, — тихонько молвила одна из сестер.

Ольга Александровна возразила ей:

— Ну как же, все? А Екатерина Нелидова? А опричь нее — Мария Васильевна Шкурина, бывшая фрейлина императрицы? Они Павла всю жизнь обожали и обожают. Бедняга Шкурина мечется, не знает, к каковому берегу пристать.

— Сказывают, не ужилась с Мамоновым и Щербатовой, ушла в монастырь, хочет постричься, но император не позволяет.

— Да-а-амс, что тут скажешь… Говорят и в той обители Шкурина не ужилась, переехала в другую.

Finis coronat opus. Сорок дней дух Екатерины витал во дворце и столице империи. Внезапно умер граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский, принесший славу России и ей, Великой императрице. Говорили, что государыня заскучала там, на небесах и забрала к себе своего сподвижника. Но все понимали, что граф был весьма хворым долгое время, и пришло его время уйти в мир иной.

Государыня Екатерина Алексеевна снилась подругам, близкому окружению и совершенно посторонним людям, кои, не зная ее лично, глубоко и искренне почитали ее. Она снилась своим внукам и внучкам, их матери — Марии Федоровне, Платону Зубову и всему зубовскому семейству, Александру Суворову, Орловым, Ивану Чернышеву, Екатерине Дашковой, Марии Перекусихиной, Анне Протасовой, Анне и Льву Нарышкиным, Василию Чичагову, Александру Безбородке, Гавриилу Державину, Михаилу Хераскову, Михаилу Щербатову, Федору Ушакову, Василию Баженову, Николаю Львову, Сергею Львову, племянницам князя Потемкина, Софии де Витт, Якову Сиверсу, Якову Булгакову, Василию Попову, Петру Завадовскому, Станиславу Понятовскому, Николаю Архарову, Ивану Васильчикову, Семену Зоричу, Александру Мамонову, Ивану Корсакову и даже Шешковскому, Волконским, Прозоровским, Голицыным, сотням другим, знавшим ее близко, тысячам едва знавшим ее и миллионам никогда не видевшим ее, но любивших свою императрицу за ее добрые дела. Собираясь, люди токмо и говорили, что о своей любимой усопшей государыне. Не снилась она токмо своему сыну, новому императору Павлу Петровичу.

Всех поразило решение императора Павла Первого извлечь прах своего отца из места захоронения в Александро-Невской Лавре, короновать и перезахоронить в Петропавловской крепости вместе с матерью. (Знал бы он, что Екатерина давно венчана с другим человеком)! Хотя всем было известно, что, не венчанный на царство, император Петр Третий сам написал и подписал свое отречение от трона. Что ж: «quod licet Jovi, non licet bovi». По всему было видно, что император Павел Петрович, еще будучи Великим князем, в деталях обдумал, как он проведет похороны матери, так сказать, — поставит ее на место, хотя бы в гробу, рядом с гробом не любимого мужа. Не забыл он и всех тех, кто хоть как-то был причастен к гибели его отца, уволив их от службы и отправив в ссылку в их поместья.

Он затребовал к себе во дворец Алексея Григорьевича Орлова, дабы он лично нес корону отца за гробом Петра Федоровича. Барятинский был отставлен от двора и отослан в свое поместье. И как бы его дочь, Екатерина Долгорукова, не писала, прося за опального отца, ответа не было. Наконец, от императора пришло короткое письмо: «У меня тоже был отец, сударыня».

Пятого декабря оба тела Их Императорских Величеств были перенесены из дворца в Петропавловскую крепость: сначала ввезли гроб Государыни без короны, засим — государя Петра Третьего с короною на крышке гроба.

В теплый зимний день, восемнадцатого декабря, их отпели после обедни и опустили гробы с телами Их Императорских Величеств, в присутствии Государя и всей фамилии, без всякой малейшей церемонии. У всех внучек был поникший, печальный вид. Старший внук упокоившейся императрицы, Александр, стоял в обнимку с плачущей любимой девятилетней сестрой Екатериной. Так, бренное тело Императрицы Екатерины Второй Алексеевны, обрело покой среди императорских гробов, в стенах Петропавловской крепости.