София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Князь медленно прошелся по комнате и паки остановился у стола с картой:

— Такая договоренность, — завершил он свою мысль, — долженствует лишить аглинчан возможности пользоваться шведскими портами, а стало быть, и не пройти в Финский залив, дабы достать пушками Санкт-Петербург. Посему, я настаиваю, милостивая государыня, написать письмо оному толстому Гу касательно подобного соглашения.

Екатерина, вспыхнув, хотела что-то сказать, но князь, положил ей на плечо руку. Екатерина присела на стул у стола.

— Не надобно, так резко воспринимать мое предложение, матушка. Я мыслю, в нем есть рациональное зерно, кормилица наша.

Екатерина, помолчав, резко встала:

— Я подумаю, князь. Но будьте уверены: навряд ли я стану писать ему какие-либо письмы.

С оными словами, не прощаясь, она вышла из кабинета, оставив своего министра одного. Потемкин усмехнулся, полагая, даже заведомо зная, что со временем сумеет переубедить ее упрямство.

На удивление всем и императрице Екатерине, десятого апреля, в день омовения ног в придворной церкви, князь Потемкин отправился в придворную церковь причащаться вместе с Платошей Зубовым. Но она быстро поняла, что князь, ради того, чтоб уговорить ее учинить уступки Фридриху-Вильгельму и аглинскому премьеру Питту, положил использовать влияние на нее через фаворита. Однако, неужто князь не знает, что уж коли она упрется, то может довести свое упрямство до новой войны! На сей счет, у них уже случались сериозные перебранки, касательно Прусского короля. Екатерина плакала с досады, но не хотела снизойти до переговоров с Вильгельмом. Через колико дней перепалок со Светлейшим, Екатерина слегла с сильным колотьем, с занятием духа и спазмами. Князь ходил кругами вокруг нее и советовал лечиться. Императрица же не хотела никакого леченья, ждала, когда пройдет все само. И, пожалуй, намеренно, отдавала малую аттенцию делам. Князь не отступал от своего мнения. Все ведали, что они в великой ссоре и многие наблюдательные недоброжелатели, на сей раз, весьма надеялись на опалу Светлейшего, однако паки были сбиты с толку: едва императрица выздоровела, отсутствовший два дня Светлейший, желая все же переубедить ее, приехал в субботу вечером, ночевал в апартаментах, кои занимал, как и прежде, во дворце и явился ко двору на следующий день. И он и Екатерина тонко играли свои роли, как по заранее намеченному сценарию, дабы обмануть свое любопытное откружение. У обоих давно не было вспышек ревности и опасений за свою любовь и дружбу. Обретя свободу друг от друга, они сохраняли взаимную поддержку во всем: и в политике, и в повседневной жизни и в отношениях промеж ними. Сие было весьма непросто для таковых страстных натур, как Екатерина и Григорий. То, к чему они пришли через толико лет, сделали время, правильное разумение и непоколебимое взаимное доверие. Постепенно, из влиятельного любимца Потемкин превратился в «министра-фаворита». Они обманули всех. Вот и теперь, когда Светлейший князь Григорий Александрович вернулся ко двору, оба знали, с какой жадной аттенцией присутствующие будут ловить знаки ее милости или опалы.

Князь прошел в покои государыни с обычным спокойным видом. Екатерина играла в вист, он сел супротив нее. Как ни в чем не бывало, она сдала ему карты и заметила:

— Князь, не сумневаюсь, что выигрышь будет ваш, понеже вам всегда везет.

Высоко подняв брови, князь почтительно молвил:

— Всегда ли, государыня? Полагаю, мне далеко до вас, милостивая Екатерина Алексеевна!

Императрица никак не ответила ему, глаза ее смотрели в карты, но губы улыбались.

На следующий день, небрежно закинув ногу за ногу, князь Потемкин, находясь в ее кабинете, тщился паки и паки доказать свое мнение:

— Вы же понимаете, государыня Екатерина Алексеевна, коли прусские войска вторгнутся в наши пределы, тогда, когда еще не подписан мир с турками, то мы не сможем отбиться, и пруссаки заполонят пол России.

Екатерина намеренно пристально рассматривала какую-то бумажку. Несогласная с ним, она скептически вопрошала:

— И что же, по-вашему, делать русскому народу? Идти к ним на поклон?

— Не надобно на поклон! — ответствовал Потемкин, пуще прежнего раздражаясь. Всего-то и надобно, что немного уступить им.

— Не бывать оному, — холодно отвечала императрица, отворачиваясь от пронзительного взгляда фаворита. — Чего нам его бояться? Волка бояться — в лес не ходить!

Сидящий в кресле Светлейший князь, резко поднялся, пошел к двери. Там он, паки резко остановился:

— Я не знаю, матушка, колико вам надобно объяснять, что положение весьма опасное! Стало быть, надобно быть дипломатичнее. С волками жить — по-волчьи выть!

Екатерина не хотела слышать никакие доводы и в последющуе дни. На очередной встрече с Первым министром она продолжала упрямо настаивать на своем:

— И слышать я не хочу ни о каких уступках! Слишком много мой народ пролил своей кровушки! Я не могу разбрасываться их завоеваниями!

— Как будто я оного хочу! — вскипел князь, и стремительным шагом, пройдя к двери, вышел, с грохотом захлопнув ее.

Екатерина, вздрогнув, растерянно смотрела на дверь. В прежние времена, она бы заплакала. Теперь она сдержаннее, чего совсем не наблюдается за Светлейшим князем.

За более, нежели три месяца пребывания Светлейшего князя в столице, подобные сцены происходили многократно. Она понимала его: весьма трудно было устоять противу угроз целого мира, тем паче, что дипломатический нажим со стороны аглинского короля сопровождался созданием в европейской прессе соответствующих образов и ее, и князя. Всячески представляя Россию варварской страной, угрожающей Европе, на карикатурах ее, русскую императрицу, рисовали в разных видах, к примеру, в виде медведицы с ее головой. Князя Потемкина изображали с саблей, противостоящим группе политических деятелей, за спинами которых молятся два епископа, изрекающих: «Избави нас, Господи, от Русских медведей». Карикатуры оные, возглашающие о «русской угрозе», постоянно вещающие об оной опасности, естественно, имели свое влияние на международное мнение. Поелику императрица Екатерина Алексеевна многое прощала Светлейшему, зная, что он не тот человек, «кто для себя живет, а тот, кто для народа счастье кует».

К середине апреля напряжение в отношениях с Британией и Пруссией достигло кульминации. Разъяренный несгибаемостью императрицы Екатерины Второй, премьер-министр Питт послал гонца в Россию для объявления ей войны. Об том государыне стало известно, когда гонец находился на середине пути. Злой и непримиримый князь Потемкин крыл Британию, всех королей и нынешнего премьера всеми возможными и невозможными словами. Но с Екатериной разговаривал в полголоса, боясь, что она паки сляжет. Срочно собрали Совет, на котором рассудили, где взять выгодную позицию супротив Аглинского флота. Призвали адмирала Василия Чичагова выводить на рейд корабли.