София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Девятого марта состоялась торжественная церемония: мимо Зимнего дворца были вывезены турецкие знамена и другие трофеи, взятые под Измаилом Российскими войсками. Екатерина и многочисленная свита, в которой находился и сам покоритель Измаила, смотрели на шествие из окон. В конце марта, императрица подписала произвождение офицеров за Измаил. Награды были обильны и превосходили гораздо очаковские.

В течение трех месяцев своего пребывания в столице, генерал Суворов всего пять раз получал приглашения во дворец, а в конце апреля был послан в командировку на шведскую границу для ее инспектирования. Суворов не был в обиде, понеже понимал: в такой кризисной обстановке присутствие на границе такового полководца, как он, могло охладить горячую голову неугомонного шведского короля, коий требовал обещанных денег и угражал новой войной, коли во время не получит их. Екатерина подписала рескрипт Суворову:

«Граф Александр Васильевич! Я желаю, чтоб Вы съездили в Финляндию до самой Шведской границы для спознания положений мест для обороны оной».

Потемкин чувствовал себя весьма неловко по отношению к нему, но было не до чувств и переживаний. Он положил, что генерал Суворов не кисейная барышня — переживет. У него все еще впереди: получит он и фельдмаршала, и другие новые награды. И будет, между прочим, менее высокомерен и помнить, кто дал ему возможность прославиться.

В остальном жизнь шла своим чередом. В честь князя Потемкина-Таврического давали богатейшие балы самые знатные вельможи — графы Безбородко, Остерман, Строганов, Брюс, Завадовский и другие. Всех волновало, когда же появится Потемкин со своей любовницей княгиней Долгоруковой, коя долгое время ею являлась, живя с князем в его штабе во время войны с турками. Но Потемкин так нигде с ней и не появился. Удрученная таковым отношением, Екатерина Федоровна, сказалась больной, но он даже не навестил ее. В середине марта принц Карл Нассау-Зиген дал обед, и князь Потемкин-Таврический, одетый в мундир фельдмаршала усыпанным бриллиантами появился с необыкновенной красавицей Софией и ее мужем Юзефом де Витт, в виду чего в Петербурге случился переполох. Придворные прознали, что сия голубоглазая гречанка околдовала всю Европу: в нее были влюблены короли и принцы всех кровей. Не избежал оного и двор Екатерины Алексеевны. Сама императрица тоже была очарована ее необычным умом и редкостной красотой. Она приняла ее, по просьбе Светлейшего князя, отменно ласково и подарила брильянтовые серьги. София де Витт всюду представляла себя токмо другом князя Потемкина, но все прекрасно догадывались, каковые на самом деле их отношения. Однако, на удивление, в скорости, князь Таврический потерял интерес и к ней. Изрядно пресыщенный связями с разными дамами, душа князя, по видимому, жаждала чего-то необычного, неземного. Не забывал он токмо Прасковью Андреевну Потемкину, урожденную Закревскую, жену своего троюродного брата. Может статься она его взяла тем, что была необычайно талантлива, занималась стихосложеним? Кто знает… Он слал ей страстные письма: Сия нежная красавица, вызвала таковое пылкое чувство в сердце Светлейшего, что подвигла писать ей восторженные страстные письма, но она на них не отвечала. Тем не менее, он продолжал осаждать сию крепость, бомбардируя письмами, подобные этому:

«Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет к тебе непонятная сила, и потому я заключаю, что наши души с тобою сродни… нет минуты, моя небесная красота, чтобы ты выходила у меня из памяти! Утеха моя и сокровище мое бесценное, — ты дар Божий для меня… Из твоих прелестей неописанных состоит мой экстазис, в котором я вижу тебя перед собой… Ты мой цвет, украшающий род человеческий, прекрасное творение. О, естьли бы я мог изобразить чувства души моей о тебе!»

Молодые французы, почти одногодки, полковники — граф Роже де Дама, граф де Фронсак, Шарль де Линь-младший, Александр Ланжерон, получившие кресты за взятие Измаила, золотые шпаги «За храбрость», ордена Святого Георгия 3-го и 4-го классов, собирались у посла Франции, маркиза Рене Эсташ д’Омонд графа Буатрона, и поверенного в делах — Шарля де Женэ. Хотя сей поверенный, с послом вместе, должны были отстаивать политику нынешнего правительства, они, все-таки, тайно иногда разделяли некоторые позиции сих молодых дворян — оппозиционеров.

Принц де Линь-младший и господин де Фронсак, собирались на днях отправиться сообщить в подробностях новость о взятии Измаила в Вену, где в то время находился в качестве русского посла их друг, Андрей Кириллович Разумовский. Сидя за большим круглым столом, они, распивая бургундское вино, вели беседу о последних событиях, коим они были свидетелями и участниками. У Шарля де Линя, инженера, построившего несколько батарей для обстрела Измаила, заживала рана, полученная во время штурма Измаила, поелику, рука его была подвязана широким шелковым шарфом через шею, и он бережно прижимал ее к груди.

— Ну, как твое плечо, уж можно и похлопать, — спрашивал его де Дама, дружески похлопывая его по спине. Ланжерон остерегал его:

— Подожди! Больно быстро ты хочешь, чтобы сабельная рана зажила. Это нам с тобой повезло: без царапин обошлись, а у человека рана, и колико несчастных без ног, без рук осталось…

— А колико без головы! — воскликнул весело де Линь. — Так что, черт возьми, я еще тот везунчик!

Ланжерон с апломбом сурово заметил:

— Не будь тактика нашего великого Суворова таковой почти молниеносной, из нас бы никто не остался жив.

— Да, особливостью взятия крепости стало чрезвычайно короткая подготовка штурма и нанесение главного удара по наименее укрепленному участку обороны турок, — уважительно заметил суховатый де Дама. Ах, как там поупражнялся де Рибас!

— Известно: где тонко — там и рвется. — Де Рибас был бесподобен!

Любящий Суворова, его бывший адъютант улыбчивый де Линь торжественно и весело воскликнул:

— Друзья, Суворов — Бог войны! Токмо он смог так умело организовать совместные действия армии и флотилии, согласитесь, господа!

— Де Рибас — тоже молодчина!

— А каковое было грамотное, а главное, храброе ведение уличных боев! Горемычные турки не могли использовать свое численное превосходство. Не помог им их Аллах!

Все помолчали, видимо, занятые воспоминаниями. Заговорил де Дама:

— Ну, что друзья, в ночь перед штурмом Измаила нас было одиннадцать человек, и мы хладнокровно подсчитали, что каждый третий из нас погибнет. Но хвала Богу, никто из нас не погиб и даже некоторые из нас получившие ранения, могут похвастаться тем, что раны оные — весьма легкие. Хотя я слышал, кто-то из наших земляков, с коими мы не были знакомы, погибли.