София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Храповицкий тихонько прокашлявшись, испросил:

— А что у нас предпринимается, Ваше Императорское Величество, дабы избавить страну от революционной заразы? Имею в виду, опричь того, что все иммигранты из Франции подписывают бумагу, что они не якобинцы и будут вести себя, как подобает у нас в России?

Безбородко подобострастным тоном изрек:

— Сия мера с подписыванием бумаги, кстати, мыслю, весьма поучительна и правильна, государыня-матушка!

Екатерина паки скептически усмехнулась:

— Вы же ведаете, граф, что всех юнцов, кои принимали участие в июльских событиях, или записавшихся в парижские клубы, я отозвала в Россию и отправила в места отдаленные.

Безбородко согласно кивал. Взгляд у него был удрученный. Вдруг спросил:

— А что с шумным делом Радищева? Сказывают, Шешковский вывел его на чистую воду?

Екатерина, сделав недовольную гримасу, небрежно ответствовала:

— Сей «писака», изволил написать пасквиль на российскую жизнь, нарушающий общественный покой! Начинается сия прежалкая повесть о семье, проданной с молотка за долги господина. Ужели вам не пришлось почитать сей «шедевр»?

Храповицкий негодующе изразился:

— Я прочел его, государыня. «Шедевр» сей направлен на то, чтобы произвести в народе негодование противу начальства. К тому же наполнена оскорбительными и неистовыми изражениями противу всех и вся!

Безбородко, выпятив губу, с аттенцией слушал кабинет-секретаря. Екатерина удрученно барабанила своими длинными пальцами по столу и молчала.

Закончив, разволновавшийся Храповицкий, по привычке, дернул толстую мочку своего уха.

— Да-а-а, — протянул Безбородко, — после революций в Америке и Франции, народы осмелели, позволяют себе вольности непотребные.

Екатерина пожала плечами. Вспомнив про новое дело, сказала:

— Теперь еще одна забота: не знаю, что делать с книгоиздателем и масоном Николаем Новиковым. Новый Главнокомандующий Москвы, князь Прозоровский, шлет доносы на его неблагонадежность.

Безбородко поднял брови, заметив:

— Книги — дело сериозное, особливо, в деле распространения крамолы. Многие масоны мне весьма подозрительны.

Екатерина, задумчиво взглянув на Храповицкого, как бы испрашивая его совета, строго изрекла:

— Я положила, Александр Васильевич, послать графа Александра Андреевича в Первопрестольную, авось сумеет разобраться с сим Новиковым, как вы полагаете?

Храповицкий, улыбнувшись и скрытно подмигнув Безбородке, ответствовал:

— Не худо будет послать туда графа. Он разберется. Мыслю, по Новикову и Радищеву плачет Сибирский тракт, «великий кандальный путь», по которому прошли и проехали тысячи арестантов. Александр Андреевич, как человек премудрый, быстро выяснит их масонские умствования. Все скрытое станет явным!

Екатерина, думая о своем, продолжала барабанить по столу. — А, что вы думаете, граф, о султане Селиме касательно грузинского вопроса? — спросила вдруг она.

Безбородко, замерев на мгновенье, изразился, как на докладе: — Селим и его дипломаты все еще тщатся уговорить грузинского Ираклия Второго восстановить дружественный союз с Турцией и порвать с нами отношения.

— Но христианская Грузия все-таки стоит за дружбу с Россией.

— Слава Богу, сие так! Но все же…

Императрица досадливо заметила:

— Однако, каковые у нас ненадежные союзники. Куда ни кинь… Могу полагаться токмо на свою армию и флот. Вот кто не подведет!

Государыня, вдруг заспешив, отдала последние распоряжения и удалилась. Секретари проводили ее стоя, с поклоном.

Безбородко, повернувшись к коллеге, сериозно изрек:

— Вот, мой друг, полагаться можливо токмо на свои силы.

Храповицкий согласно кивнул, засим, усевшись за свой стол, полистав бумаги и, найдя нужную, сказал Безбородке:

— Послушайте, граф, вирши, кои сегодни мне преподнесли от Радищева.

Безбородко, удивленно повел бровью, оглянувшись на дверь, добродушно откликнулся:

— Давай.

— Толстые губы Храповицкого зачитали:

Выслушав, Безбородко с сочувствием молвил:

— Жаль человека! Слава Богу, не казнили, пошел по государевой дороге в Илим. Не ко времени он опубликовал свое «Путешествие». Не случись во Франции революции, мыслю, Екатерина даже похвалила бы оного пиита, а теперь… чего ж ты хочешь?

— Да… Вестимо, граф, вы, куда как правы: все напуганы крамольной революцией.

Собиратель исторических книг, владелец крепостного театра, масон, сенатор, с начала второй турецкой войны — член Совета при императрице и Президент Коммерц-коллегии, недавно составивший таможенный тариф, одобренный государыней Екатериной Алексеевной, граф Александр Романович Воронцов, весьма гордился собой. Гордился, понеже не ложно завидовал положению в обществе своей сестры, директора Российской Академии и младшему брату Семену, российскому послу, резидента города Лондона и никак не хотел быть ниже их по рангу. Сегодни его навестила сестра, Екатерина Романовна, и у него появилась оказия переговорить с ней, как старший брат с младшей сестрой, о ее сыне, неожиданно женившегося на купеческой дочери, Анфисе Алферовой. Молодой племянник, князь Павел Михайлович Дашков, умолил дядю поговорить с его матерью о примирении, поколику Екатерина Романовна резко сократила его денежное довольствие. Княгиня была страшно расстроена, что ее любимый, высокообразованный сын тако низко пал, выбрав себе в жены ту, которая никак не могла сравняться с ним в отношении общественного положения.

— Но, сказывают, она отменно хороша собой, — заметил ей брат. — Женился по любви. Ты же тоже любила своего Михаила Дашкова.

Екатерина Романовна, дернув плечом и отвернув лицо, сказала в крайнем возмущении:

— Мой муж — князь! А она — купчиха! И не проси за него: я Павла никогда не прощу!

Граф помолчал, надеясь, что сестра, как оное иногда, но бывало, остынет. Потом снова принялся ее увещевать:

— Катенька, однако, Христос велел нам прощать обиды…

Княгиня сверкнула глазами:

— Я все на свете готова простить! И ты знаешь, колико мне пришлось показать свою доброту, — она всхлипнула. — Но князю Павлу Михайловичу, на которого я положила годы, стараясь дать ему блестящее образование, я никогда не прощу! — промолвила она, приглушенным от комка в горле, голосом. Со слезами на глазах, сестра Александра Романовича, прошла к столу с графином и, налив воды, залпом выпила.