Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга I

Загудели голоса вельмож:

— Нельзя освобождать мятежника. Не согласны!

Тогда во весь свой колоссальный рост встал амирспасалар Саргис, твердо молвил:

— Государи мои, приказ царицы царей Тамар — закон для картлийского войска. Пока я жив и им командую! — И парон Саргис медленно обвел всех глазами.

Дидебулы примолкли. Сами виноваты — допустили этого Мхаргрдзели к верховному командованию! Лучше было бы князя Гамрекела Торели — он покладистее старого сомхитара. Но все равно мерзавец Хутлу-Арслан больше не вазир! «Прахом был и в прах возвратится…»

Чиабер подвел заключительную черту:

— Итак, государи мои, объявим помилование всем мятежникам. Довольно, мол, крови, пусть мирно расходятся по домам. А мои гзири усилят надзор, будут неусыпно следить за главарями. А в отношении же вожака — презренного Хутлу-Арслана — я уже подготовил на подпись великой царицы указ. Предлагаю назначить на его место князя Джуаншера. — И с поклоном в сторону министра двора он добавил: — Ваш достойный сын, батоно Вардан, наведет порядок в казначействе, я уверен, очистит его от бунтарей и вольнодумцев!

Залихские мтавары одобрительно зашумели. Остальные вельможи поддержали кандидатуру Джуаншера Дадиани. На этом решении окончился коронный совет.

Трое суток, без пищи и воды, просидели повстанцы в Сагодебели, одни, без вожаков. Хутлу-Арслан так и не появился, исчез без следа. Нашел на кладбище безвременную могилу честный Папуна. Из-за кордона войск, тесно окружавших лагерь повстанцев, слышались плач и призывы близких — жен, матерей. Их велел подпускать поближе Чиабер…

Не выдержав, повстанцы сдались и сложили оружие. По царскому повелению, после переписи их отпустили домой. Скоро Сагодебели обрело обычную кладбищенскую тишину, как это и подобает месту упокоения мертвых.

Немного времени спустя стал раздаваться по ночам стук в двери домов, где проживали недавние мятежники, хозяев вызывали из дому и уводили вооруженные люди. Дерзкие покусители на царские права бесследно исчезали. Столица царства очищалась Чиабером от бунтовщиков… А Тамар, выслушав доклад секретаря коронного совета, глубоко задумалась над словами амирспасалара.

Тяжелые обложные тучи низко висели над Сунджей-городком в предгорьях Кавказского хребта. Третий день лил дождь на юрты кочевников. С полудня густой туман стал стеной над заречной равниной.

Князь Юрий был в дурном расположении духа. И то сказать — осрамили его вечор у хана обезские купцы. Привезли в Сунджу редкостную парчу да доспехи чеканные и всяческую рухлядь [86] Рухлядь — меха (древнерусск.) . добрую, а ему и купить их не на что! Только и смотрел голодными глазами, как раскупали их себе и женам богатые половецкие мурзы…

«Эх, жизнь как повернулась-то?» — думал Юрий Андреевич, тоскливо глядя в тусклое слюдяное оконце. В убогой юрте быстро темнело, и пасмурно было на душе у бедного изгоя.

Младшему сыну и единственному наследнику (старший брат Мстислав волей божьей помре!) убиенного ближними боярами великого князя Андрея Боголюбского шел тридцатый год. Огромного роста, по виду — настоящий былинный молодец, всем взял князь Юрий. Несколько портили правильные черты красивого лица чуть скошенные к вискам глаза (унаследованные от бабки-половчанки, второй жены деда — великого князя Юрия Долгорукого) да нездоровая отечность от неумеренных выпивок за долгие годы сидения на хлебах у половецкого хана Гзака, дальнего родича владимирских князей.

Заскучал. Хоть бы Вышата скорее пришел! Где его сатана на дождю носит, выпили бы с тоски…

И впрямь без Вышаты нелегко было бы вдали от милой отчизны князю Юрию. Из боярских детей новгородских (в юности княжил до изгнания Юрий в Великом Новгороде), детина саженного роста, с русой бородой и добродушными глазами, на всю жизнь привязался Вышата к князю Юрию и не покинул в беде. Нравом новгородец был добролюбив, только пить вино не умел… В похмелье просыпался в нем дух Васьки Буслаева и лихих ушкуйников, что все Поморье Господину Великому Новгороду завоевали, до Урала доходя за ясаком, — и тогда сам черт ему был не брат! Громче всех на Волховском мосту раздавался в схватках зычный голос Вышаты, направо и налево крошил он кулачищами супротивников, покуда не скидывали самого в реку. Трезвел богатырь в холодной воде, отфыркиваясь, плыл к берегу и уже в драку больше не ввязывался. И петь бывальщину был горазд Вышата, и на гуслях играл изрядно…

Вышата оказался легок на помине. Сняв мокрый капелюш, спокойно доложил:

— Вечор опять за рекой ясских лиходеев видели половцы. Обстреляли из луков. Те было наутек. А потом снова стали маячить. И стражи не боятся! Теперь-то в тумане укрылись воры…

— Неужто и отсель отъезжать надобно? — угрюмо молвил Юрий Андреевич.

Вышата пожал широкими плечами. Усевшись на скамью против князя Юрия, с таинственным видом сказал:

— Купцы бесерменские давеча о тебе спрашивали, княже.

— Не бесерменские то, православные. Из Обези [87] Обезь . В древнерусских летописях XII–XIII вв. за всей Грузией утвердилось название «Обези» — Абхазии, расположенной ближе всех к Руси. Поэтому абазинской царевной русские летописцы могли называть и грузинскую царевну. Тем более, что в XII в. абхазских царей уже не было. .

— Все едино, обличье бесерменское! Отколь, мол, царевич твой родом, и почто изгоем живет у половецкого хана, и чей он сын, — невозмутимо продолжал Вышата.

Хохотнул самодовольно:

— Я им уж и наврал. То-то, знай наших!

Юрий ничего не ответил. Нарастала горькая обида. Убили отца, наследства лишили, родня даже самого малого удела не захотела выделить единственному сыну великого князя Владимирского. Все нажитое отцом добро расхитили убийцы, загнали сына в далекую Половецкую степь. А и здесь покоя нет. Послал Юрий в ту пору (после убийства отца-князя) из Новгорода верных людей во Владимир, утопили в озере главного убийцу, ясина Анбала. Кровь за кровь — и квиты, казалось бы. Ан нет! Шестой год подсылает своих воров сестра Анбала — проклятая Мария, жена дяди Всеволода, убить хотят Юрия. Два раза еле отбились с Вышатой от лиходеев. А теперь снова появились воры… Уезжать надо бы подальше от греха, а куда?

Вышата высек огонь. Засветив каганец, поставил его на грубо сколоченный стол. Потом достал большой деревянный жбан с крепкой брагой, привычной рукой разлил питье по кубкам. Молча чокнулись, выпили. Повторили не раз. Потом Юрий Андреевич мятым голосом попросил:

— Спел бы ты старину какую, Вышата…

Новгородец снял с гвоздя гусли. Наладив, негромко запел о Потоке-богатыре свет Ивановиче: