Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга I

— Чистая работа, ничего не скажешь! Резьба четкая, окопов и трещин нет в камне. Вот только рисунок…

— …Рисунок-то старинный! — подхватил язвительный варпет Индзак. — Теперь больше узор мозаичный делается. Скажи-ка нам, парень, что есть правильная каменная мозаика?

— Мозаика правильной тогда бывает, когда делают узор из треугольников, квадратов и многоугольников, точно прикладывая их друг к другу, без зазоров, — без запинки ответил Галуст.

— А сколько их бывает, этих мозаик, на свете? — продолжал выспрашивать Индзак.

— Таких три, кэри. — И Галуст бойко схватил мелок, дабы на стене дома изобразить соответствующий мозаичный узор.

— Постой, парень, постой, — степенно вмешался варпет Гевонд, — ведь мозаика бывает не только из треугольников и квадратов, можно ее делать и из звезд, крестов и иных фигур…

Тогда Езник с торжествующим видом стянул темную ткань, прикрывающую другой фриз:

— Вот, варпеты, другая работа моего Галуста.

По фризу пятиконечные резные звезды чередовались с резными же пятиугольниками, создавая причудливый орнамент. Варпеты переглянулись. Гевонд гулко пробасил:

— Работа изрядная! И ничего не скажешь, Индзак-джан. На теперешний вкус вырезан камень…

— А достаточная ли глубина? — усомнился недоверчивый Индзак.

Измерили глубину. Резка оказалась строго по правилам. Старейшина Погос тогда решил высказаться:

— По моему суждению, Галуст достоин звания каменных дел мастера. Камень режет хорошо и устав знает. А вы как судите, братья?

Варпеты дружно закивали седыми головами.

— Достоин, брат Погос, можешь не сомневаться! — прогудел Гевонд. Подойдя к Езнику, он поцеловал его в лоб.

— Спасибо тебе, Езник, что достойную смену подготовить себе сумел! — с чувством возгласил Погос и тоже облобызал старого варпета, у которого уже стояли слезы на глазах.

В тот же вечер, несмотря на трудные времена, был зарезан жирный барашек и в домике Езника устроили пирушку. Праздновалось получение Галустом долгожданного звания мастера. На семейное торжество кроме Погоса и варпетов-судей пригласили и старых друзей — оружейника Тиграна и шорника Микэла.

Мало изменился Микэл со времени памятного восстания. Познакомившись с молодым сомхитаром из Хожорни, Микэл должным образом оценил его трудолюбие и веселый нрав. Галуст, как все лорийцы, хорошо говорил по-грузински, и шорник охотно с ним беседовал на родном языке, сидя в лавке, увешанной кожаными хомутами и шлеями. Немного охмелев, Микэл кивнул старому другу оружейнику на Галуста и громко сказал:

— Жених вырос. Молодец что надо. Как ты думаешь, Тигран?

Галуст вспыхнул как пламя. Однажды за чарой вина он признался шорному мастеру, что любит Ашхен, дочь оружейника, и хочет на ней жениться. Микэл, насупившись, спросил:

— А она как?

— Она согласится, варпет Микэл.

— Откуда ты это знаешь? Ведь Ашхен совсем еще девочка.

Галуст потупился, тихо произнес:

— Сама сказала.

Микэл взорвался:

— Как, дурень, значит, ты с девочкой встречаешься и разговоры с ней ведешь, без ведома отца?!

Припертый к стене Галуст признался, что оружейник ничего об этом не знает, и тут же упросил отходчивого шорника быть у него сватом. Микэл на пирушке и закинул словцо за новоиспеченного мастера. Но Тигран ничем не отозвался на возглас друга, точно не понял смысла его слов. Повернувшись к Езнику, оружейник спросил:

— Как дела, дружище?

— Очень плохие, Тигран-джан, — уныло ответил Езник.

— Но я слышал, что эмир начал строить новую мечеть, значит, есть работа?

— Да что толку? Разве добьешься у вора-казначея платы за работу? А других заказов почти не бывает… разве что хачкары надгробные, — жаловался каменщик.

— Да, ваше ремесло требует спокойствия. Строить можно только тогда, когда в стране царит мир, — задумчиво молвил Тигран.

— Ну конечно! В смутное время только вы, оружейники, и зарабатываете… Признайся, брат Тигран, сколько ты подзаработал на войнах, продавая оружие? — прищурив глаз, отозвался глава братства каменщиков.

Нахмурившись, Тигран с достоинством ответил:

— Дай бог, друг Погос, чтобы пришлось ковать мне только лемехи для плугов и подковы для коней.

— Но ведь, Тигран, лемехи и подковы не так выгодно сбывать, как мечи и копья!

С упреком глянув на Погоса, оружейник только махнул рукой…

Дела у анийских каменщиков шли все хуже и хуже. Семьи голодали. Безвыходное положение вынуждало сколачивать небольшие артели и тайком перебираться на север на заработки. Пришлось и Галусту вступить в одну из таких артелей. Артель состояла из молодых каменщиков. И друзья избрали Галуста старостой.

Перед отъездом, собравшись с духом, Галуст отправился к оружейнику и признался в любви к его дочери. Тигран молча слушал горячую речь молодого мастера. В соседней комнате слышались легкие, осторожные шаги. Зеленоглазую дочку Тигран очень любил, и ему было больно огорчать ее и этого славного парня.

— Слушай меня внимательно, Галуст, и запоминай: Ашхен совсем девочка и замуж ей еще рано. Да и ты, ну кто ты сейчас? Каменных дел мастер, говоришь? А чего это твое ремесло сейчас стоит? Вспомни, что думает о нем ваш собственный «старик» Погос! Как прокормишь ты семью, где твой дом? Сам говоришь, что в другие края направляетесь на заработки… А когда вернетесь и с чем? Я неволить Ашхен не буду, пусть ждет тебя. Любит, говоришь? А что девочка в пятнадцать лет в любви понимает, а? Так и быть, разрешаю — иди попрощайся с Ашхен! Но знай, не невеста она тебе, и неизвестно, будет ли ею когда-либо… Еще много воды утечет, и тебе надо еще обеими ногами на землю стать, чтобы жить по-человечески, как мастеру подобает. Понятно?

В княжеской гриднице людно. Великий князь Всеволод Юрьевич восседал в большом резном кресле с высокой спинкой и выслушивал челобитчиков. Обличьем Всеволод Юрьевич пошел в мать — греческую царевну. Чернявый, с сухим горбоносым лицом, с небольшими усами и большими черными глазами, он походил на византийца. Нравом Всеволод был крут и властен, как и отец Юрий Долгорукий и убиенный брат Андрей. Державной рукой крепко правил он своевольными удельными князьями, в походах и сражениях удачливым почитался. Был он ненамного старше изгнанного племянника Юрия, люто ненавидимого из-за покойника отца, деспотически обращавшегося со сводными братьями.

К князю с низким поклоном подошел дородный дьяк Онуфрий. Угодливо склонившись, стал что-то нашептывать, Всеволод Юрьевич нетерпеливо оборвал дьяка:

— А где стоят те людишки из Обези?

— На подворье, господине, у собора — там и работают.

— Добро. После вечерни приведи мне их старшого с толмачом. Поговорим тогда, — кинул великий князь. К нему через толпу пробирался городской оружейник Олекса.